Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

Киона посмотрела сначала на своего отца, а затем на Эрмин. Слегка улыбнувшись, она как бы между прочим сказала:

– Если у Эстер дома возникает много проблем, я навещу ее на следующей неделе.

– Муки небесные! – недовольно пробурчал Жослин. – Ты опять ковырялась в моих старых мозгах!

Киона покачала головой и, показав на Акали – так, как будто призвала ее в свидетельницы, – сказала:

– Нет, папа. Просто машина Овида Лафлера стояла припаркованной возле тротуара, а сам он о чем-то оживленно разговаривал с Эстер. Мы с ними поздоровались. Я заметила, что Эстер плачет, и она рассказала мне о том, что ее тревожит. Она попросила меня ей помочь, потому что, по ее словам, ей не верит никто, кроме меня.

– Киона, я запрещаю тебе – ты меня слышишь? – я запрещаю тебе ступать хоть одной ногой в этот проклятый дом! – рявкнул ее отец.

– Тише, папа! – прошептала, укоризненно качая головой, Эрмин. – Ты сейчас всех разбудишь!

– Мин права, папа, не надо так кричать, – сказала Киона. – Я вообще-то имею право оказать помощь своей подруге! Стану ли я в будущем учительницей или домохозяйкой, я все равно останусь такой, какая я есть, со своими способностями шамана и медиума. Я уважаю Эстер и испытываю к ней чувство глубокого сострадания. Было бы чудовищной несправедливостью оставлять ее один на один с ее страхами. Если я смогу как-то вмешаться, я это сделаю.

– Папа полагает, что это для тебя небезопасно, Киона, – встревоженно покачала головой Эрмин. – Он ведь помнит, какие сильные недомогания ты испытывала в Валь-Жальбере четыре года назад.

– Валь-Жальбер – это гнездо призраков. Я тогда была еще девчонкой, причем очень впечатлительной. Самое худшее, Мин, заключалось для меня в том, что я увидела тебя ребенком – ребенком примерно того возраста, в котором была тогда. Мне показалось, что я умираю. Да, такое было. Но теперь я стала намного сильнее и у меня есть ожерелье Наку.

Поцеловав сводную сестру и отца, Киона вышла из комнаты и медленно пошла на второй этаж. Акали, пожелав Эрмин и Жослину спокойной ночи, отправилась вслед за ней.

– Господи, мы никогда из этого не выберемся, – посетовал Жослин, почесывая себе подбородок. – Каким гнусным было прошлое лето! А теперь и осень не лучше!

– Не переживай, папочка. Но что верно, так это то, что от этого лета у нас останутся неприятные воспоминания – как о том лете, когда мы потеряли Бетти, которая была для меня как мать… Я часто думаю о Шарлотте, ушедшей из жизни в расцвете лет!

– Мы с твоей матерью переживаем очень сильно. Мы просто пытаемся казаться невозмутимыми, чтобы не пугать детей. Этих двоих малышей мы считаем почти что своими внуками. Если Людвиг согласится, мы с удовольствием приютим их здесь, у себя.

Эрмин с выражением бессилия покачала головой. Ее, впрочем, растрогала доброта родителей.

– Это очень любезно с вашей стороны, но Людвиг сказал мне, что собирается увезти их в Германию, к себе домой. Он еще молод, а потому очень быстро снова женится после того, как закончится траур. У нас нет никакого права пытаться удерживать его здесь, среди нас.

– Вообще-то семья Одины прятала, кормила и оберегала его и Шарлотту в течение довольно долгого времени. А вы с Тошаном приютили их в Большом раю, и они прожили там несколько месяцев. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что Людвиг ведет себя как неблагодарный человек.

– Мы, возможно, чего-то не знаем и поэтому не можем правильно понять его решение, – сказала Эрмин. – Я устала, папа. Пойдем оба спать.

Они пошли вверх по лестнице, и вслед за ними по ней стал взбираться фокстерьер. В отсутствие Луи и Тошана Эрмин держала этого песика у себя в комнате, где он спал на плоской подушечке, положенной на полу возле прикроватного столика.

Киона, лежа в постели, услышала, как по коридору прошла ее сводная сестра. Кионе захотелось было зайти к ней в комнату и поболтать о том о сем, но она решила этого не делать. «Зачем снова вспоминать об ошибках Шарлотты? – мысленно спросила сама себя Киона. – Сколько еще секретов нам придется спрятать в наших сердцах? Жестокость семьи Шарденов, граничащая с фанатизмом и стоившая жизни Алиетте, неверность различных людей, безумный поступок Лоранс, которая вполне могла утонуть… Кстати, а ведь завтра вернется Луи, хотя, кроме меня, об этом никто даже не подозревает. Он чувствует себя в Большом раю ненужным, и это меня не удивляет: он не очень-то ловок в ручном труде и, кроме того, отличается большой рассеянностью. Бедный Луи! Он подавляет в себе чувство любви, которое испытывает ко мне еще с детства. Он подавляет его, потому что думает, что мы с ним кровные родственники. Он слепо прощает мне все. Когда он узнал, что я отдала его новый велосипед Делсену, он в шутку хвастливо заявил, что Лора купит ему перед началом учебного года еще один велосипед. Впрочем, так оно и случилось. Если бы он знал то, что известно мне, это стало бы катастрофой».