Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

– Какая ты красивая и грациозная! – прошептал он. – Изящная, с кожей цвета слоновой кости! Мне очень нравятся твои черные волосы: они гладкие и блестящие. Они прекрасны!

Каждая из этих реплик сопровождалась ласковым прикосновением к щеке Эстер, к ее волосам или шее. Эстер, полуприкрыв глаза, поначалу стала всем своим существом внимать тихому и ласковому голосу, восхвалявшему ее прелести. Однако, когда Овид аккуратно поднял подол ее широкой перкалевой юбки и начал гладить бедро, она вдруг вся напряглась.

– Нет, не сейчас, – взмолилась она. – Я хочу, чтобы ты меня целовал. Только лишь целовал.

– Прости меня, я поторопился. Мне показалось, что между нами установилось полное взаимопонимание, хотя мы познакомились совсем недавно.

– Да, между нами установилось полное взаимопонимание, – согласилась Эстер, касаясь пальцами лица Овида. – Овид, я вышла замуж очень молодой, в возрасте двадцати лет, в сорок первом году. Мой муж – его звали Жакоб – умер через год и три месяца в Аушвице. Откровенно говоря, у меня не было физической близости с мужчиной с того самого июля, когда в Париже устроили облаву на евреев и согнали всех тех, кого поймали, на Зимний велодром. Несколько месяцев назад я попыталась сделать это с мужчиной, который мне нравился, но не смогла. С тобой все по-другому: я этого хочу. Однако меня, к сожалению, пугает и даже ужасает одна только мысль о том, что… Ты понимаешь?

– Конечно! Иди ко мне, в мои объятия. Нам ведь очень хорошо обоим сидеть вот так, обнявшись. А своего мужа ты… любила?

– Ну что за вопрос? Конечно же, я его любила. А еще мы были с ним большими друзьями. Он был братом Исаака, выдающегося врача, мужа моей сестры Симоны. Мы вращались в медицинской среде. Жакоб занимался лабораторными исследованиями. Тот год, который мы прожили вместе, был одним из самых счастливых лет моей молодости. Вскоре после нашей свадьбы мне показалось, что я забеременела, но, к счастью, я ошиблась. А иначе мне пришлось бы рожать там, в концентрационном лагере… Я стараюсь об этом даже не думать. Если бы я была беременна, то есть вынашивала бы в своей утробе еще одного представителя еврейской нации, у меня были бы все шансы угодить в газовую камеру в концентрационном лагере. Впрочем, мне иногда кажется, что такой судьбе в лагере, в общем-то, можно было бы и позавидовать. Тем, кто, как и я, провел три года в аду и сумел оттуда выбраться, очень трудно привыкнуть к нормальной жизни, к любви и красоте окружающего мира! Я утратила веру в Бога и людей.

Овид, внимательно выслушав этот рассказ, позволил себе выразить свое мнение.

– Я вообще-то тоже не отношусь к числу верующих, однако Киона серьезно пошатнула мое убеждение в том, что во всем нужно искать логику и под все подводить научные теории. Бога я иногда воспринимаю так, как воспринимал его Вольтер. Этот великий французский мыслитель вполне обоснованно говорил: «Вселенной я смущен, и, видя мощь часов, в них мощь часовщика я прозревать готов». Что касается наших собратьев-людей, то было бы несправедливо стричь всех под одну гребенку. Подумай об участниках движения Сопротивления, о тех, кто отдал свои жизни ради того, чтобы спасти евреев, подумай о других жертвах фашистских режимов. А ведь еще есть дети, которые совсем не виноваты в ошибках, совершенных нами, взрослыми людьми. И есть женщины с очень нежным сердцем!

– Я все это знаю, Овид. Ты прав. Особенно когда ты упоминаешь Киону. Тошан еще во Франции рассказал мне о своей сводной сестре, однако я тогда даже не подозревала о том, что произойдет при нашей первой встрече. Эта странная девушка и в самом деле заставляет кое о чем серьезно задуматься. Она ведь со своими удивительными способностями – реальность. Ее мать – Тала – была, наверное, удивительным человеком.

– Мне посчастливилось быть с ней знакомым. Она была красивой индианкой с гордым лицом и всегда, когда что-то говорила или делала, вела себя очень достойно. Киона унаследовала свои невероятные способности скорее от своего прадедушки, очень мудрого и могущественного шамана. А еще – от одной уроженки Пуату, которую звали Алиетта и которая приходится бабушкой Жослину Шардену.

– Вообще-то странно видеть, что человек в столь юном возрасте способен держать в своей голове столько мыслей – и своих собственных, и мыслей окружающих людей. Ты заметил, как резко может меняться ее выражение лица и ее взгляд? У меня иногда появлялось впечатление, что я имею дело с очень мудрой женщиной, способной подняться над нашей мирской суетой.