Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

– А-а… – обеспокоенно протянул Овид.

Он совсем забыл о том, что Киона может читать мысли окружающих ее людей и заглядывать в прошлое и будущее.

– Это вполне можно понять после всего того, что ей довелось пережить, – сказал он затем уже более спокойным и твердым голосом.

– Да, несомненно, – вздохнула Эстер. – Однако сегодня рано утром, насколько я могла видеть, эти две девушки пребывали в очень хорошем настроении. Они собирались сделать из картона домик для куклы. Киона также была довольно веселой на вечеринке, которую устроила в ее честь Лора. Откровенно говоря, я испытала в тот вечер удивительное ощущение. Когда я еще находилась во Франции, Тошан описал мне всех своих близких родственников очень подробно и даже рассказал о них всевозможные забавные истории. Поэтому мне казалось, что я встретилась с персонажами прочитанного романа. Сестры-близняшки, Констан, Мадлен – сдержанная, но очень любезная, месье Шарден со своей трубкой, которую он курит по десять раз на дню, Эрмин с ее золотым голосом, Лора, Киона, Мукки, Бадетта-журналистка, Мирей, то и дело говорящая «Иисусе милосердный»… О своей теще Тошан отзывался не очень лестно. Он говорил о ней как о раздражительном, капризном и надменном человеке. Я же легко нашла общий язык с Лорой и считаю ее потрясающей женщиной. Я даже не осмеливаюсь искать себе другое жилье, потому что боюсь ее обидеть.

– Почему?

– Дело в том, что она мне как-то раз сказала, что она и ее муж чувствуют себя одинокими, когда Эрмин, Тошан и их дети находятся в своем доме на берегу Перибонки. Я правильно назвала ту реку?

– Да, да, правильно.

– Зимой им кажется, что время тянется бесконечно. Лоре хочется, чтобы я и дальше жила в ее доме, в комнате для гостей. Мне много рассказывали в санатории о местной зиме – знаменитой квебекской зиме. Слова о ней звучали из уст пациентов, коллег и врачей как какая-то жуткая угроза. А я ведь мерзлячка. Да, я стала ужасно бояться холода!

Эстер вдруг замолчала. К горлу у нее подступил ком. Ей вспомнилось, как она мучилась от ледяного холода в бараке в Аушвице. Зимы в Польше суровые, и они убивали одного за другим тех узников, которым удавалось избежать газовых камер и расстрела.

– В доме у мадам Шарден вы уж точно не замерзнете, – заявил Овид. – Она женщина не бедная, а потому провела в свое жилище центральное отопление. Если бы вы только видели, в каком великолепном доме она жила в Валь-Жальбере и какая там была внутри роскошь! Да и ее нынешний дом, по правде говоря, почти ничем не уступает тому, который превратился в пепел четыре года назад…

– Тошан мне об этом рассказывал, – перебила Овида Эстер.

– Да, и я, стало быть, не могу рассказать вам ничего нового. Может, поговорим о вас?

– Мне не хочется этого. Впрочем, я могла бы рассказать вам о той мечте, которая не раз посещала меня во время войны. Я мечтала иметь небольшой дом, который можно было бы надежно запирать на ключ. В этом доме висели бы на окнах шторы, я задергивала бы их по вечерам и тогда, когда становится очень жарко. А еще там стояли бы шкафы, наполненные продуктами. Во время войны я находила спасение в этой мечте, в этом воображаемом доме. Я даже придумала себе игру – подбирала по рекламным журналам мебель, диванные подушки, покрывала и скатерти с определенным узором, ковры с одинаковой бахромой. Возможно, я выжила именно для того, чтобы сделать эту свою мечту реальностью!

Овид внимательно слушал Эстер. Его едва не охватила дрожь, когда он представил себе Эстер среди тех узников концентрационного лагеря, лица которых он с ужасом разглядывал на фотографиях, опубликованных в иностранных газетах.

– Если эта мечта вас спасла, Эстер, ее и в самом деле следовало бы воплотить, тем более что это не так уж трудно. Я знаком с очень многими людьми в этом регионе, и здесь имеются симпатичные дома, которые пустуют. Я помогу вам навести в таком доме порядок, заново покрасить его, получше приколотить, если потребуется, ступеньку-другую.

– Вы очень любезны, но давайте сменим тему, хорошо? Не сердитесь на меня, однако я не хочу разговаривать про этот период своей жизни. У меня нет никакого желания вызывать жалость. Вообще-то большинство людей начинают чувствовать себя неловко, когда узнают, откуда мне удалось спастись. Я никогда не забуду отель «Лютеция» в Париже… Мы были призраками среди жизнерадостных живых людей.

Овид, медленно ведя машину, с затаенным дыханием ждал, что же дальше скажет его собеседница. Несмотря на то, что не хотела вспоминать о прошлом, она продолжала рассказ: