Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

Остановившись, она развела руки в стороны и немного помахала ими – так, как будто хотела взлететь. При этом она закрыла глаза, чтобы полнее насладиться свежим воздухом и звуками прибоя – то есть песней, которую пела движущаяся вода. Всей волей и всеми силами души она стала вызывать дух своей матери Талы, умершей восемь лет назад.

«Мама, помоги мне. Почему ты появляешься в моих снах так редко? Ты думаешь, что я всегда и сама знаю, по какой дороге идти и какие поступки совершать? Тала-волчица, благородная и гордая волчица, сжалься над своей дочерью. Мне так хотелось бы снова тебя увидеть, встретиться с тобой! Другие мертвые, к сожалению, приходят ко мне, а вот ты – нет».

Киона поспешно вытерла слезы, которые потекли по ее щекам. Ей хотелось быть сильной и мужественной. Тем не менее она резко опустилась на колени и затем легла на песок пляжа. Фокстерьер, обнюхав ее, стал бегать туда-сюда по берегу и что-то выискивать.

– Мне нужно идти, – сказала Киона тихим голосом. – Делсен в опасности.

Вдруг задышав прерывисто, она вспомнила то зимнее утро на берегу Перибонки, в которое Делсен появился перед ее взором на опушке леса. Это произошло на следующий день после Рождества. С неба тогда медленно падали пушистые снежинки. «Я вышла покормить собак, я надела мамин плащ с капюшоном, отороченным мехом. Я была веселой и довольной тем, что провожу каникулы там, в Большом раю», – вспоминала Киона.

Этот красивый термин – Большой рай – обозначал дом возле реки Перибонки, представлявший собой бывшее жилище Талы, которое постоянно перестраивал и расширял Тошан. Теперь к дому можно было добраться гораздо легче, потому что до самой поляны, на которой он находился, была проложена хорошая дорога. Киона когда-то вынесла свое пребывание в школе-интернате в компании Лоранс и Мари-Нутты лишь благодаря обещанию, что ей позволят пожить у Эрмин в Большом раю во время каникул.

«И Делсен подал мне знак. Я сразу же его узнала. Он был еще красивее. Я побежала к нему, и мы спрятались за кустом».

Киона резко вскочила на ноги. Она прикоснулась к своим губам – как будто поцелуи, которыми одаривал ее Делсен в тот день, все еще ощущались на ее коже. Тогда, в отличие от их предыдущих встреч, Делсен вел себя по отношению к ней весьма уважительно. Он, похоже, был очень рад ее видеть: делал ей комплименты, старался быть нежным. Она позволила ему себя целовать, и по ее юному телу пробежала несколькими волнами приятная дрожь. После этой встречи Делсен стал для Кионы каким-то наваждением. Ничего не помогало, и это было даже смешно, потому что они за свою жизнь виделись всего-то раз десять, не больше. Чтобы как-то побороть охватывающее ее волнение, девушка решила мысленно перечислить все их встречи.

«Я помогла ему удрать из этой ужасной школы-интерната для детей индейцев вскоре после смерти мамы. Я видела его во дворе. Он не боялся монахов и даже вел себя с ними вызывающе. И они мстили ему в своей гнусной манере. Эти монахи оскорбляли Господа, они оскверняли имя Иисуса и священный символ – крест».

Киона, задрожав, перекрестилась. Она искренне верила в Христа-Спасителя, ибо если во всем мире в жизнь вечную верил лишь один-единственный человек, то этим человеком была эта странная девушка с кожей цвета солнца и меда, которая разговаривала с усопшими, проходя через двери прошлого в двери будущего.

– А еще я частенько видела тот сон, – тихо сказала Киона взволнованным голосом. – Делсен и я, крепко обнимающие друг друга. Мы купались в реке – возможно, в реке Уиатшуан, – причем купались голые, радуясь свежести воды и любви, заставляющей нас дрожать. В декабре 1946 года мне было двенадцать лет. Он тогда остановился со своим дядей в верховье Перибонки. В рождественскую ночь он забрался в мою комнату. Он был грубым и жестоким, но теперь изменился. Этой зимой он был ласковым, вежливым и очень сильно влюбленным в меня – одну лишь меня! Время пришло, мы стали взрослыми, уже можем быть женихом и невестой. Мари-Нутта полагает, что он желает мне зла, но я ей не верю.

Кионе показалось, что она снова слышит предостережения своей бабушки Одины: «Делсен – дитя демонов, у Делсена черная душа. Держись от него подальше, глупышка, держись от него подальше!..»

К Кионе подбежал фокстерьер. Его шерсть была мокрой, и когда он стал отряхиваться возле Кионы, то обрызгал ее. При этом он взволнованно лаял.

– А ну-ка тихо! – воскликнула Киона. – Мне нужно подумать. Не шуми! Лежать!