Мария Ануфриева - Карниз

К экзотическим, лысым кошкам породы сфинкс испытываешь благоговение. Они кажутся пришельцами из иных миров и настолько ужасны, что в уродстве своем прекрасны. Ие нравились женщины-мальчики, но не грубые, обруталенные, превратившиеся в мужланов, а худенькие, с изломом, дерзким взглядом из-под короткой челки безвозрастные «пацанята». Словом, в женщинах ей нравилось то, с чем она боролась в себе – мужское начало.

Для того чтобы уравновесить чаши внутренних весов, Ия тщательно следила за женской половинкой. На ее сторону клались прически, красный лак для ногтей и лакированные сумочки, платья с декольте и юбки с воланами, накрашенные ресницы и нарисованные скулы, и каблуки, каблуки, каблуки.

Чем больше она ощущала уродство внутри, тем красивее становилась снаружи. Из вполне обычной девочки с заурядной внешностью, незаметно для самой себя она превращалась в красивую женщину.

Красивой женщиной был и Папочка, но на его внутренних весах груз распределялся по-иному. С особым пристрастием заполнена мужская половинка. Стройность и высокий рост, светлые волосы и большие глаза – все это не играло, не работало на женский облик без главного: желания быть женщиной.

Папочка пускал в ход лишь одно свое женское достояние – длинные пушистые ресницы.

– Хочешь, бабочку покажу? – говорил он и наклонял лицо к щеке Ии. Касался ее щеки кончиками ресниц и быстро моргал. Бабочка на цветок садится.

– А теперь ежика! – просила Ия.

Папочка утыкался носом в ее ухо и начинал часто-часто дышать, будто бежал и запыхался. Ежик принюхивается к яблоку.

Через год, как и обещала, приехала Надя. Ия узнала об этом по обрывку телефонного разговора. Ей показалось, что Папочка договаривается о встрече на завтра. Ия не подала виду, только долго не могла уснуть, ворочалась и, засыпая на боку, подумала, что на спине спят спокойные, уверенные в себе люди, а на боку те, кому хочется принять позу эмбриона, ужаться, свернуться калачиком, спрятаться от мира хоть ночью.

На следующий день Ия поехала из университета не домой, а неизвестно куда. Села в трамвай. Когда тот уперся в конечную остановку возле трамвайного парка, пересела в другой. Потом в третий.

Осенью Петербург похож на Лиепаю – город, где рождается ветер. Может, оттого и дышалось Ие так легко в этом климате, что оба города – при Балтике.

Храм Спаса-на-Крови, этот пряничный домик, – как Свято-Николаевский морской собор, возле которого они всегда гуляли с бабушкой. Ровный серый свет и невидимая, но хорошо ощутимая щеками мокрая взвесь в воздухе между небом и землей.

Но есть и какая-то отдельно существующая только в Петербурге, окутывающая его субстанция. Если дать волю фантазии, может, и мыслящая. Восставшая из древних чудских болот или спустившаяся на салазках балтийского ветра с неба.

Она ехала и смотрела в окно, и было очень печально, тревожно и хорошо, потому что осень в Петербурге не просто прекрасна, она родственна душе, как знакомая с детства колыбельная. В первом куплете усыпляет, убаюкивает большой город листопадом желтых кленовых листьев. Тех, кто не поддался очарованию сентябрьского золота, вводит в транс сезоном моросящих дождей. Укрывает ватным одеялом низких неподвижных облаков. Поет о чем-то грустном, понятном без слов.

Приезд Нади совпал со вторым куплетом осени. Капли дождя бороздками стекали по стеклу. Ие казалось, что проплывающий мимо город плачет вместе с ней.

Накануне вечером она начала собирать вещи и тогда же поняла, что весь год она жила под дамокловым мечом Надиного приезда. Весь год она чувствовала вину перед ней, хоть сама себе в этом не признавалась. И все же жаль, что кончился этот год.

Четвертый трамвай под номером «36» привез Ию на очередную конечную остановку. Она вынырнула из своих мыслей, огляделась по сторонам и поняла, что заехала далеко: в поселок Стрельна.

В отличие от других пригородов сюда до сих пор ходил трамвай, а сама ветка была наследницей легендарной «Оранэлы» – Ораниенбаумской электрической линии, с размахом построенной еще в царские времена.

При советской власти все оборудование электростанции в Ораниенбауме отправили для обслуживания уральских рудников. Рельсы и шпалы разобрали. Правда, четвертину дороги все же оставили, аккурат до Стрельны.

Ия вышла на улицу. Дождь закончился. Темнело по-осеннему быстро. Будто натягиваешь на глаза то самое ватное одеяло, которое днем устилает небо.