Григорий Ряжский - Подмены

Удачно отыгранная история с «Золушкой» помогла – гнобить, начиная с «салажьего» возраста, не стали, простили и то, что «москвач», и что бывший студент, и что вместо нормального «поссать» обычно произносит сомнительное «сходить в туалет». Или вообще не сообщает о намерениях. А ежемесячные дедовы пряники добавляли не то чтобы уважения, но некоторым образом компенсировали природную неприязнь к выказываемым ненароком культурным проявлениям личности.

Туалет соединялся с помывочной коротким нечистым переходом. Пол там, как правило, не мыли, разве что иногда подметали. Влажной уборке подвергались лишь места солдатской помывки и справления воинской нужды. И потому этот душевой, хотя и короткий, лишённый окон перешеек, расположенный между унитазами и душевой, как нельзя лучше подходил для выяснения различий во взглядах на веру в её обобщённом аспекте, на самого Бога, единого и неделимого, и на саму жизнь – в общем и целом.

Пол был кафельный, изначально неровно выложенный метлахской плиткой бурого колера. Часть плиток была разбита совершенно, другая имела многочисленные трещины с отдельными заострёнными краями швов. Межшовная затирка выкрошилась окончательно, и это начисто лишало меня, как кандидата на выживание, отделаться реально малой кровью. Если, само собой, станут возить мордой по полу. Перешеек имел небольшой уклон в сторону туалета, и это, успел подумать я, облегчит моим мучителям задачу устроить телу испытуемого напольное путешествие практически под силой собственного веса.

Мы пришли. Командир отделения, словно бывалый крысолов, аккуратным гуськом приведший убийских подельников к месту сурового приговора, остановил движение посреди соединительного коридора. Он будто тайно подслушал мысли рядового Грузинова-Дворкина, – именно так казалось ему. В центре замершей процессии, опоясанный отделением в полном составе, находился теперь я сам. «Дед» сделал глазами, и они окружили свою жертву, создав вокруг меня неровное живое кольцо.

– Ну что, не бог, не царь и не герой, а, актёрчик? – кривовато ухмыльнулся «дедушка», упершись зрачками в мои глаза. Казалось, медля, он растягивает удовольствие, потому как выпадает такое не часто. В смысле – «за такое». Отделение загражденцев, примолкшее в ожидании дальнейшей команды, соображало туго. Однако каждый из бойцов даже если и не до конца постигал метафизику конфликта, то уж наверняка чуял, что характер его не просто принципиальный: много больше – классовый, как вдалбливали в них когда-то учебниками и дополнительно дрессировали на словах. Вот, к примеру, мы – каждому понятные герои-загражденцы, патриоты родины и самих себя. А вот, не к ночи будет сказано, они – капризные уродики нерусского корня, двуличники по жизни и по вере, приспешники иуд всех мастей, ушлые ловцы доверчивых православных душ. К тому же, по обыкновению, при деньгах и посылках, набитых дармовыми еврейскими рахат-лукумами. Одно слово – актёрщики с погорелого театра комедии и сатиры над всеми нами.

– Короче, ничего не заявишь себе в защиту? – продолжал юродствовать командир временной жизни, буравя меня, подследственного, мутным взглядом. – За просто так калекой перехожей сделаешься?

– Видишь ли, – пожал я плечами, неожиданно для себя расслабившись, слегка откинув голову и приняв почти прогулочную позу, – всё, о чём ты сейчас говоришь, это ведь слова. Всего лишь голые слова, и не более того. И всё, что говорил я, тоже слова. И тоже больше ничего. Они, конечно же, материальны, как и любой звук и даже как самая простая и глупая мысль. Кровь ведь состоит из молекул, а они содержат в себе железо, ты в курсе?

Тот угрюмо молчал, набирая новую злость, но слушал. Остальные в это время прикидывали позицию поудобней, понимая, что, может, придётся не только мудохать, но, глядишь, ещё чего и похуже – на усмотрение «дедóв».

Между тем я, Гарик Грузинов-Дворкин, живой пока что и нетронутый, неспешно продолжал просветительскую лекцию. Мне уже было всё равно, итог событий я понимал лучше, чем кто-либо, и потому не просто оттягивал собственное избиение, но одновременно пытался придать этой банально-дурной истории наказания зарвавшегося рядового-загражденца привкус страдания, муки не за что, незаслуженно несомой кары:

– Так вот, это самое железо, если его брать в атомах, по сути есть крохотные антенны, мириады антенн, каждая из которых ловит на себя, воспринимает всё материальное: волны, движение, колебания среды, биополя, идущие от любых мозгов, включая и такие тупые, как у тебя. Даже камень, дерево, любое растение излучает так, что уж тебе-то, по крайней мере, мало не покажется. Ты явление примитивное и недалёкое, и потому антенны твои требуют переустройства. Лично я искренне хотел помочь, объяснить, как мог, что Бог по большому счёту един и что даже тот факт, что он еврей, не имеет ровно никакого значения для верующего человечества. Но, к великому сожалению, это и есть то, о чём ты и этот вот, – я апатично кивнул в сторону татарина-ефрейтора, – не ведаете ни сном ни духом, потому что вы обыкновенные мудели, клинические идиоты, возомнившие себя мелкими божками местного разлива. – Я нахально усмехнулся, и на этот раз – откровенно, безо всякого прикрытия. – Бить собрались? Ах же господи ты боже мой! Это единственное, что вы можете, да и то кое-как, через жопу, потому что – все на одного, иначе ведь не умеете, не обучены, по-другому-то – пупок развяжется от усердия или, глядишь, сам же по кумполу и схлопочешь.