Григорий Ряжский - Подмены

Это, вообще, особое устройство головы в целом – верить целиком или вовсе не доверять, когда слушаешь разговор солдата. «Близко к зоне» – говорят те, кто побывал на ней хоть по взросляку, а хоть по малолетке. Враки – не проходят, рано или поздно всё одно правда наружу выберется, и тогда кто накосячил – тому ответ держать беспощадный. Уж хоть один-то на всех в роте или отделении обязательно сыщется, кто пронзительный, кто лгущего-клевещущего на раз вычислит: по неуловимой дрожи века, по кривому больше привычного рту, по деланой полуулыбке, по сопению носом без соплей – да мало ли по чему, если только ты не урка-артист, изначально положивший жизнь на пользу вечного спектакля драмы и комедии.

Так вот, с этого и началось, с развенчания. Просто разговаривали, пока я «деду» в последний раз воротничок пришпиливал, по возможности крупными стежками. Вроде как прощался с собственным первогодством, в котором пришить воротничок старшему есть непреложный солдатский закон. Ну а руки у меня с первого дня службы не из задницы, как выяснилось, росли, про меня все такое знали.

«Дедушка» поначалу просто сопел, пока его обслуживали, молча уставившись в письмо по соседству. Затем, обернувшись ко мне, изрёк:

– Не, ну смотри, всё ж не пойму я. С одной стороны, ты вроде б грузин, ну чисто идя от фамилии, а с другой – аккуратно наш, свой, без никаких. Дворкин – он и есть Дворкин, русак и привет нашим. А Грузинов этот у тебя откуда? От грузин, получается, как иначе-то, Гарь? И имя это твоё, если целиком, – Гарри! Да не просто, а по законному паспорту! Что за имя, спрашивается, каких оно кровей, кто тебе втюхал-то его, за каким хреном?

Я тогда, помнится, чуть смутился, но – накоротке, ещё не ожидая любого подвоха. Однако нюхом своим неокрепшим всё же почуял надвигающуюся неприятность. Что-то пошло не так, отсчитывая от точки непредвиденного вопроса. Успел ещё удивиться про себя, но не зарождающемуся страху, исходившему откуда-то сзади, из незащищенного пространства за спиной; нет – поразился вдруг тому, что страх этот не приходил так долго, что разговор этот ни о чём, начавшийся, в общем, по дурке, по ленивой случайности, не имел места раньше. Что ни один из ротных мудозвонов ни разу не предположил, что не всё уж так безоблачно прозрачно в биографии московского мальчика, призванного отслужить два надёжно «рядовых» года в городе Новозыбкове Брянской области, в первом взводе второй электротехнической роты электризуемых заграждений.

Однако вида я не подал, пожал плечами. Отбился, как мне показалось, без потери мужественности, хотя и с минимальным достоинством. Впрочем, выбора уже не было, зато имелся риск пропасть, совсем. Если б вскрылась малоприятная деталь исконного моего происхождения.

– Ну понимаешь… – протяжно завёл я непривычную для себя песню, лихорадочно встраивая драматургический извив в предстоящее повествование, – Дворкины вообще-то происходят от Деборы. Или Деворы. Она же Двойра, если коротко. Это имя такое библейское, женское.

– Библейское? – искренне удивился «дед». – А при чём тут Библия, они там кто в ней, ваши Деворы-то? Святые, что ли?

И снова надо было реагировать, по возможности обойдясь без очевидной лжи. Что я и попытался сделать.

– Видишь ли, она за справедливость была, уже изначально. Потому что числилась одной из Судей Израилевых. Ну и говорят, что няней у Ревекки тоже была. Заодно. Мне дедушка рассказывал, когда я ещё совсем маленький был.

– Стоп, это какой-такой Ривеки? – озадачился «дед». – Это она чего, жидовочка, что ли, получается? С Израи́ля сама?

Именно в этот момент я догадался, что промахнулся, сам же себя перехитрил. Мне стало немного не по себе, поскольку случай, как я уже понимал, грозил обернуться и полным раскрытием основ, и частичным нарушением устоявшегося баланса отношений внутри первого взвода.

– Да нет же, нет, ты чего! – неопределённо воскликнул я и как бы случайно уколол палец о кончик иглы. Тут же в месте укола выступила капелька крови, что дало возможность, пока я её всасывал, придумать спасительную версию частичного ухода от досадной действительности. И выдал, и даже не наобум, – вспомнил якобы дедушкины рассказы времён очаковских:

– Этим именем ещё при царе-батюшке старообрядцев называли. И монашество его любило, имя это. Всё же как-никак оно оттуда происходит… – Я многозначительно глянул в потолок, намекая на потусторонние божественные силы, обделённые любым национальным признаком. Однако одного вялого намёка оказалось недостаточно, чтобы усыпить солдатскую бдительность. Заинтересовавшись, к разговору подтянулись другие пацаны.