Александр Житинский - Арсик

Войдя по приезде в лабораторию, я сразу почувствовал что-то неладное. Было какое-то напряжение в воздухе. Все сидели на тех же местах, будто я и не уезжал, также тыкал в клавиши машины Игнатий Семенович, но что-то уже произошло. Катя поздоровалась со мной не так, как обычно. Она взмахнула своими ресницами, опустила глаза и пробормотала: «Здравствуйте, Геннадий Васильевич…» А Шурочка тревожно на нее взглянула. Обычно Катя здоровалась сухо, одним кивком. Арсик приветственно помахал мне рукой. Другая его рука, левая, лежала на установке и была обтянута у запястья тонкой ленточкой фольги, от которой тянулся провод к коммутирующему устройству. Помахав правой рукой, Арсик впился в окуляры и отключился от внешней жизни.

– Как дела? – спросил я.

– Мы все сделали, – сказала Шурочка.

Катя сидела, отвернувшись.

– Молодцы, – похвалил я и подошел к своей установке.

Катя вдруг вскочила и выбежала из лаборатории, пряча лицо. Я успел заметить, что глаза у нее полны слез и тушь с ресниц ползет грязноватыми струйками по щекам.

– Что случилось? – спросил я Шурочку.

– Ничего! – вызывающе сказала она. – Это вас не касается.

– Все, что происходит в лаборатории в рабочее время, касается меня, – сказал я. – Если я могу чем-нибудь помочь или требуется мое вмешательство…

– Ваше вмешательство безусловно требуется, – произнес Игнатий Семенович.

Арсик оторвался от окуляров и сказал:

– Игнатий Семенович, не желаете ли взглянуть?

Старик испуганно вздрогнул, замахал руками и закричал:

– Не желаю! Не испытываю ни малейшего желания! Занимайтесь этими глупостями сами! Растлевайте молодежь!

– Ну-ну, уж и растлевайте! – добродушно сказал Арсик.

– Может быть, мне объяснят, что происходит? – сказал я, тихо свирепея.

– Геша, все тип-топ, – сказал Арсик.

Шурочка ушла искать и успокаивать Катю, а я принялся проверять собранную схему. Это отвлекло мое внимание и позволило забыть о случившемся. Но ненадолго. Через полчаса вернулась Катя с умытым лицом. Под глазами были красные пятна. Проходя мимо Арсика, она прошептала:

– Я тебе, Арсик, этого не прощу!

– Катенька, не надо! – взмолился Арсик. – Это пройдет.

– Я не хочу, чтобы это проходило, – твердо сказала Катя.

Я сделал вид, что ничего не слышу, хотя в уме уже строил разные догадки. Потом подчеркнуто холодным тоном я дал лаборанткам следующее задание и углубился в работу.

Вскоре пришла ученый секретарь института Татьяна Павловна Сизова, стала требовать очередные планы, списки статей, заговорила о перспективах и прочее. Между этим прочим она спросила, когда защитится Арсик.

– Никогда! – сказал Арсик.

– Когда напишет работу, – пожал плечами я. – Идея у него уже есть, осталось оформить.

– А это в науке самое главное, – наставительно заметил Игнатий Семенович, вписывая в журнал цифры. – Да-да! Не головокружительные идеи, а черновая будничная работа.

И он сурово поджал губы.

– Что вы можете знать о моей работе? – медленно начал Арсик, поворачиваясь на стуле к Игнатию Семеновичу. – Разве вы когда-нибудь удивлялись? Разве плакали вы хоть раз от несовершенства мира и своего собственного несовершенства? Музыка внутри нас и свет. Пытались ли вы освободить их?

Я испугался, что Арсик опять разыгрывает дурачка. Но он говорил тихо и серьезно. Татьяна Павловна словно окаменела, смотря Арсику в рот. Старик напрягся и побелел, но возражать не пытался. А Арсик продолжал свою речь, точно читал текст проповеди:

– Мы заботимся о прогрессе. Мы увеличиваем поголовье машин и производим исписанную бумагу. А музыка внутри нас все глуше, и свет наш меркнет. Мы обмениваемся информацией, покупаем ее, продаем, кладем в сберегательные кассы вычислительных машин, а до сердца достучаться не можем. Зачем мне знать все на свете, если я не знаю главного – души своей и не умею быть свободным? Если я забыл совесть, а совесть забыла меня? Одна должна быть наука – наука счастья. Других не нужно…

– Я не совсем понимаю, – сказал Игнатий Семенович.

– Ну, я пошла, – пролепетала Татьяна Павловна и удалилась на цыпочках.

– Извините меня, – сказал Арсик и тоже вышел.

Шурочка, стоявшая у дверей и слушавшая Арсика прикрыв глаза, с экстатическим, я бы сказал, вниманием, выскользнула за ним. Катя закусила губу и ушла из лаборатории, держась неестественно прямо. Остались только мы с Игнатием Семеновичем.

– Он совсем распустился, – сказал старик. – Демонстрирует девушкам свои картинки. Сам смотрит на них целыми днями… Это же бред какой-то, что он говорил!