Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Форрест улыбнулся в ответ. Сказать с уверенностью, что она видит его улыбку, было нельзя. Свет бил ей в глаза.

12 августа 1904 г.

Ты слышишь голос из прошлого, голос человека, который, как ты когда-то говаривал, играл в бейсбол хуже, чем ты вышивал крестиком. После того как ты уехал на Север, я вообще бросил играть — поскольку некому было ни понукать, ни дразнить меня. Все это время я был занят тем, что преподавал в школе, здесь и в штате Каролина. Думаю, что тетя Винни или еще кто-нибудь писал тебе о том, как сложилась моя жизнь. Я же скажу только — мне всегда казалось, что ты избрал прекрасную профессию: только ты, и строевой лес, и смола, и море. Возиться с детьми, в надежде, что приносишь им пользу, — занятие для старых дев или для людей, не нашедших себе места в жизни.

Как бы то ни было, я вернулся в Брэйси; намереваюсь со следующего месяца начать преподавать в здешней школе и переехать из дома сестры, как только с помощью Грейнджера приведу в порядок старый брэмовский домик. Жить буду один.

Это одна из причин, почему я пишу тебе. Мне бы очень хотелось, чтобы Грейнджер остался здесь со мной. Он был бы мне в хозяйстве хорошим помощником, я же в качестве вознаграждения берусь давать ему уроки шесть раз в неделю. Я гарантирую ему доброе отношение, хорошее питание, кое-какие знания, достаточное количество работы, чтобы подготовить его к трудностям дальнейшей жизни, и достаточное количество часов досуга. Кроме того, он жил бы поблизости от тети Винни и мог бы присматривать за ней, хотя, как ты знаешь, она нуждается в опеке меньше, чем большинство людей вдвое ее моложе, а принимает ее весьма неохотно. Я мог бы также заверить тебя и его мать, что тут он будет жить в полной безопасности — если не считать стихийных бедствий. Никто никогда не обидит его; он так мил, что все перед ним тают.

Вторая причина — хочу спросить тебя, не знаешь ли ты, где мой отец, жив ли он и если нет, то где похоронен? Мы с сестрой уже двадцать восемь лет ничего не слышали о нем, и я, по крайней мере, надеюсь повидать его, если он еще здравствует. Винни говорила мне, что ты, возможно, знаешь, где он находится. Я желаю ему только добра — как и тебе, конечно, Ровер, тебе и твоим близким. Привези когда-нибудь свое семейство сюда, взглянуть на родную сторону — по крайней мере, отогреетесь! Я рад был бы пожать твою руку, а может, и сыграть разок-другой в бейсбол, пока мы оба еще можем двигаться.

Всегда помнящий тебя

Написав о голосе из прошлого, я подразумевал наше общее прошлое — твое и мое. Я отнюдь не намереваюсь — и даже поклялся в этом Винни — отягощать душу твоего сына рассказами о чьих-то былых прегрешениях.

21 августа 1904 г.

Я напишу мистеру Форресту, что ты можешь остаться и работать на него, если он и впрямь этого хочет. Но прежде я посылаю письмо тебе, на адрес мисс Винни, так что ты можешь никому об этом пока не говорить; в общем, считай, что разрешил. Здесь, с нами, тебе жилось привольно, все тебя любили и баловали, так что ты не знаешь еще, как может жизнь ударить по голове и когда и откуда этого удара ждать. Считай, однако, что ты его дождешься и скорее раньше, чем позже, но не падай духом. Без этого еще никто не обходился ни в Виргинии, ни в Мэне. Как придет к тебе беда? — когда? — какая? — этого сказать не могу, — вспомни, что у тебя здесь есть теплый угол и работа, которой я тебя обучу, работа не то чтобы очень замечательная, но сыт будешь. Форрест был неплохой малый, когда мы с ним встречались, только научиться от него чему-нибудь путному ты вряд ли сможешь, и к тому же сейчас-то ему тяжело, а потом или его семья вернется к нему, или он себе новую заведет, так что ты смотри в оба, Грейнджер, и уходи сам, не дожидаясь, пока попросят. Как я уже сказал, здесь у тебя есть мы, ну и потом у тебя есть тетя Винни и другая родня: в Брэйси, так что не вздумай оставаться там, где ты не нужен, где с тобой плохо обращаются и заставляют работать без отдыха и срока. У нас все хорошо. Мама шлет привет. Придет время, увидимся — стоит тебе захотеть.

Твой отец,

День благодарения, 1904 г.

Пишу ночью.

От тебя ни слуху ни духу с августа, и все же мне захотелось написать и поздравить тебя с наступающим днем рождения. От всей души желаю тебе всего самого хорошего; Роб, наверное, присоединился бы ко мне, если бы понимал. А может, он и понимает. Во всяком случае, я ему сказала. С каждым днем он узнает что-то новое, хотя болезнь все еще дает себя знати. Он худой и бледненький, и каждые два три дня у него бывают припадки кашля, которых я пугаюсь гораздо больше, чем сам он: так страшно, что он покинет нас! Но даже когда он совсем закатится — не отводя ни на секунду глаз от меня (я же молю его не уходить), — впечатление, что он не боится и готов тронуться в путь, если этого от него потребуют.