Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

Мин спросила: — Ты хочешь сказать, что все это было на самом деле?

Он вдохнул было воздух, чтобы ответить, но промолчал.

— Ты хочешь сказать, что это правда было?

— Так мне казалось, — ответил он.

— Но не с тобой же?

— Может, и нет, — сказал он. — Мне придется вернуться мыслями назад.

— Обрати свои мысли вперед, — сказала она, — и доскажи все до конца.

— Я не досмотрел его. — Голоса у обоих были чистые и звонкие, как будто они в жизни не спали, а только и знали, что напряженно ждали — не придет ли кто.

— Расскажи до того места, до которого ты досмотрел. — Мин продолжала изучать его повернутую в профиль голову. Он был очень красив и казался спокойным, потому она и понукала его — хотела выведать как можно больше в тихую минуту.

— Под конец пути, всю ночь напролет, не смолкая, грохотала страшная буря, будто все силы ада обрушились на землю. От молний было светло, как днем, с треском ломались деревья, камни величиной с дом падали к моим ногам — только они были совсем ручные и не причиняли мне никакого вреда.

— Но все же ты боялся?

— Разве? Не помню.

— Да, боялся.

— Но ведь я же не остановился? И потом, вовсе не в том было дело. Буря меня не касалась. Я просто шел, левой-правой, левой-правой, вверх по крутизне — пока не настали тишина и утро, которые пришли одновременно. И еще впервые за все эти дни я увидел людей. Почти у самой вершины дорога делала поворот и дальше с полмили лежала совершенно прямая. В дальнем конце ее толпились люди, все лицом ко мне; они стояли в ожидании, и я направился к ним, поняв, что цель достигнута — я пришел. Все же я спросил человека, стоявшего ко мне ближе всех, — высокого и пожилого, вроде моего отца: «Скажите, это и есть источник?» Он ответил: «Был; это был мой источник». Остальные закивали: мужчины и женщины, все взрослые, за исключением одной девочки, чуть помладше меня, все грустные, но не суровые. Я спросил его: «Был? Я шел сюда много дней, чтобы попить из него. Я ведь умираю». На что он ответил: «Ну и умирай. Источника больше нет». Я обвел взглядом стоявших там людей и сказал, обращаясь к ним: «Помогите!»

— Ты испугался.

— Да… и испугался не на шутку, честное слово. Никто даже не шелохнулся. Я повторил: «Помогите!» — и тогда вперед выступила девочка, совсем недавно вышедшая за порог детства — месяца два тому назад, не больше, — и сказала: «Послушай! Здесь тоже была буря, наша река вышла из берегов, и источники оказались засыпанными». Я спросил: «Чем?» — и она ответила: «Шестью футами земли». И тогда я сказал: «Господи! Да ведь я же умираю. Давайте отроем их». Девочка сказала: «Хорошо», — но человек, к которому я обратился первым, спросил: «А сколько ты возьмешь?» Я сказал: «Да я даром, только жизнь мне спасите». Но девочка сказала: «Нет!» Я спросил: «Ты что, хочешь, чтоб я умер?» Она ответила: «Нет, что ты! Но даром ничего нельзя делать. Я хотела сказать — отдавать что-то можно только взамен чего-то». И я сказал: «Что ж, это справедливо. Тогда я возьму тебя». И сразу мне стало ясно, что я исцелен, что здоровье вернулось ко мне, а источник еще и расчищать не начинали. Пожилому человеку мои слова не понравились, он насупился, но все остальные заулыбались, и девочка первой пошла, указывая дорогу к небольшому решетчатому павильону, покрашенному белой краской, наполовину утонувшему в жидкой грязи. И мы начали рыть не покладая рук. День за днем. Или, вернее, неделю за неделей. Рыли все, кроме того человека, который оказался отцом моей девочки; а женщины готовили нам еду или стояли вокруг, что-то напевая.

— Что-то больно уж поэтично, — сказала Мин. — Врешь, наверное?

— Я же сказал, что это сон.

— Который, по-твоему, соответствует действительности.

— Но ведь так оно и бывает со снами, ведь и любой хороший рассказ может повториться в жизни.

Мин помолчала. — Сны, которые вижу я вот уже тридцать девять лет, ничем от жизни не отличаются.

— Я подходил к месту, где все было, как в жизни.

— Про твое исцеление? Но ведь это же неправда.

— Про то, как я думал, будто исцелился. Я ведь просто уверен был. Почувствовал себя совсем здоровым, стоило мне взглянуть на эту девочку и голос ее услышать, когда она сказала: «Отдавать что-то можно только взамен чего-то». Да, черт возьми, всего лишь взглянуть и голос услышать; простые человеческие слова исцеляли, случалось, прокаженных и возвращали зрение слепым. Так чем же я хуже? У меня ведь были всего-навсего слабые легкие.

— Это во сне, — сказала Мин. — Слабые легкие были у тебя во сне. Что ж должно означать все это наяву?