Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

— Тогда, значит, это твое дело. — Голос его оставался спокойным, к ней как будто тянулась обтянутая перчаткой твердая рука, сильная, холодная, готовая схватить, или обидеть, или спасти.

Рейчел снова помолчала, в надежде, что Роб как-то объяснится, и погодя сказала:

— Не пугай меня.

— А почему бы нет?

— Думаю, ты сам знаешь. Я и так пуганая.

— Нет, этого я не знаю, — сказал он.

— Ты же разговаривал с папой. Он мне сказал, что у вас с ним был обстоятельный разговор, Роб, они знают все, что знаю я, — все, кроме ужаса, который я испытывала. Мне казалось, что ты это понимаешь. Твоя чуткость, твоя доброта позволяли мне надеяться, что ты поймешь мои ощущения.

— Я и понимал, — сказал Роб. — По крайней мере, мне так казалось. А вот теперь у меня возникли сомнения.

— В чем?

Он прилег на кровать, головой на свободную подушку, но поверх одеяла, не раздеваясь.

— Что кроется за всем этим?

Рейчел повернулась к нему лицом, они лежали, по-прежнему не касаясь друг друга.

— Что, если я скажу тебе правду? — спросила она.

— Завтра я на тебе женюсь.

— А если совру?

— Я все равно женюсь на тебе.

— Завтра?

— Да.

Рейчел осталась лежать на спине, но простерла руки к невидимому потолку.

— Тогда я скажу правду. Расскажу, как все было, объяснений у меня нет. Но все это было, и было со мной… — Руки ее опустились, и левая безошибочно легла на правую ладонь Роба, вверяясь ему — вверяя одновременно и все ее уцелевшее после потрясения существо. Роб сжал ее руку и больше не выпустил. — Всю свою жизнь я не жила, а мучилась. Так было до самого твоего появления здесь — я нисколько не преувеличиваю. В одежде, в еде, в папиной доброте и неотступной заботе недостатка у меня не было. Я прекрасно понимаю, что мир населяют по большей части люди оборванные и голодные, покрытые язвами, обреченные на вечное одиночество; но знаю я и то, что муки мои были вполне реальны и так сильны, что, казалось, могли бы дерево выворотить с корнем. Не то чтобы я была такой уж тростинкой, однако я не выдержала и надломилась.

— Но в чем дело? Какая мука?

— В этом-то вся трудность, — сказала она. — У тебя, конечно, может сложиться впечатление, что я капризуля и нытик. Я же объясняю это так: уже с четырех или, может, с пяти лет я начала внимательно приглядываться к тому, что происходит вокруг (наблюдала папу и маму, бедного дедушку, немногих наших постояльцев, Деллу и Люси) и в конце концов поняла, что впереди меня подстерегает только время . Не расплата за что-то, не старость, а просто время. Десятки тысяч дней, требующих, чтобы я прожила их.

Роб сказал:

— Положим, их можно и сократить.

— Я этого не знала. Дети жизнь самоубийством не кончают, им невдомек, что это возможно.

— Я-то знал, — сказал Роб. — Знал даже о револьвере, лежавшем у деда на камине, при помощи которого можно это сделать. Я, помню, притаскивал скамеечку, забирался на нее и смотрел, не выражает ли он желания сослужить службу.

— Смотрел и только?

— Иногда поглаживал, — сказал он. — Правда, в руки никогда не брал. Я влюблен был и жил надеждой.

— В кого?

— Я ж тебе говорил. В свою мать. А она постоянно подогревала мое чувство, обнадеживала — вот-вот у нее появится досуг и тогда она выслушает все, что я хочу ей сказать, займется мной… и тогда я ей докажу.

Рейчел сказала:

— Тебе повезло.

— Я мучился не меньше твоего.

Она легонько пожала его руку.

— Тебе так повезло, что ты должен бога на коленях благодарить. У меня не было ничего, абсолютно ничего.

Роб спросил:

— Не вижу разницы.

— Я тебе уже говорила.

— Повтори, прошу тебя, — сказал он. — Час поздний, и на душе у меня беспокойно.

— Меня любило несколько человек, но я ответить им тем же не могла.

— Твои сверстники?

— Да нет, мои родные. У тебя была мать, и это много тебе дало, хотя бы доказало, что есть люди, — один человек, уж во всяком случае, — которые помогут одолеть отпущенное тебе судьбой время.

— Твой отец говорил, что он боготворит тебя.

— Вот именно; в этом отчасти и была моя беда — он боготворил меня из-за сходства со своей матерью. Говорят, я вылитая она. (Появившись утром на крыльце, я приводила в смятение пожилых дам, которые приезжали сюда из года в год; им казалось, что это бабушка пятьдесят лет тому назад.) Видишь ли, он нанес ей несмываемую обиду, сделав попытку бросить все и уехать отсюда. Вскоре после этого она умерла, и сколько я себя помню, он старался загладить свою вину перед ней.