Александр Житинский - Дитя эпохи

– Казимир Анатольевич, придется вам быть по совместительству начфином, – сказал генерал.

– Начфин? – удивилась Кэт. – Что это значит по-русски, господа?

– Банкир, – находчиво перевел Черемухин.

– О! Банкир! – воскликнула Кэт, глядя на Лисоцкого с уважением.

После завтрака Лисоцкий отсчитал ей шесть с лишним долларов. Кэт повертела доллары в руках, раздумывая, что с ними делать, а потом отдала их на чай проводникам. Мы постарались этого не заметить.

Отдохнув, мы снова вскарабкались на верблюдов и поехали дальше. Со скоростью пять километров в час. Поскольку заняться было нечем, я вынул из портфеля блокнот, положил его на передний горб и принялся вести путевые заметки. Все путешественники их ведут.

Исключая моих спутников и верблюдов, вокруг не было ничего, о чем стоило бы писать. А я точно знал, что заметки нужно начинать с описания окружающей природы. Все писатели начинают с природы. Природа дает возможность проникнуть во внутренний мир героев. Так нас учили.

Я решил писать с точки зрения верблюда. Мне показалось, что во внутренний мир верблюда проникнуть легче, чем залезть в душу, допустим, к Михаилу Ильичу или к нашей англичаночке. Поэтому я посмотрел вокруг безрадостными глазами животного и начал:

«Кто придумал тебя, однообразный мир пустыни?… Кто насыпал этот палящий песок, в котором даже верблюжья колючка кажется флорой, а скорпионы – фауной? Кто зажег над нами унылое и неумытое солнце? Пустыня дышит жаром, как легочный больной. Она протяжна, как обморок, и вызывает тоску. В пустыне нет счастья в жизни».

Начало мне понравилось. Однако пора было переходить к людям. И я написал: «Михаил Ильич чешется спиной о верблюжий горб. Лисоцкий тихо считает доллары, перекладывая их из одного кармана в другой. Черемухин привязал себя брючным ремнем к горбу и спит. Арабы олицетворяют терпение. Кэт музицирует на флейте».

На этом мои наблюдения кончились. Я даже удивился. Как это другие писатели умеют описывать долго и красиво? Наверное, у них богатое воображение.

Кэт, и вправду, играла на флейте от нечего делать. Мне стало скучно, и я ударил пятками своего верблюда в бока. Верблюд слегка взбрыкнул и ускорил шаг. Я догнал Кэт и поехал с ней рядышком. Она тут же опустила флейту и уставилась на меня большими глазами. На интернациональном языке взглядов это означало: «Чего вы хотите, молодой человек?»

– Я просто так, – дружелюбно сказал я.

Кэт улыбнулась и приблизила своего верблюда к моему. Они пошли, касаясь боками. А мы с Кэт время от времени касались коленками. Генерал закашлял сзади, но я не оглянулся. В конце концов, имею я право поговорить с женщиной в пустыне?

– Как вы находите пейзаж? – спросила Кэт.

– Очень симпатичный, – сказал я, забыв о том, что писал минуту назад в путевых заметках.

Генерал кашлял не переставая, как чахоточник. К кашлю присоединился Лисоцкий. Я продолжал кашель игнорировать.

– Сколько вам лет? – спросила англичанка.

– Тридцать три, – сказал я. – А вам?

– Твенти файв, – сказала она и расхохоталась, как в деревне. Сразу видно, что наполовину наша.

– Понял, – кивнул я.

– Петя! – вскрикнул сзади Черемухин сдавленным голосом.

Я оглянулся. Генерал и Лисоцкий, красные от кашля, смотрели на меня негодующе, точно на таракана в супе. Черемухин за их спинами делал мне знаки рукой, чтобы я закруглялся.

– Петр Николаевич! – прохрипел командир. – Займите ваше… – и вдруг глаза его округлились, и Михаил Ильич принялся тыкать пальцем в пространство перед караваном.

– Мираж! – закричали Лисоцкий и Черемухин.

Я снова повернулся вперед лицом. Прямо перед караваном открылся фешенебельный мираж, полный экзотики. Этот мираж и спас меня от дисциплинарного взыскания.

Мы въехали в мираж по бетонному шоссе, обсаженному пальмами. Под пальмами сидели люди в бурнусах и пили пиво из консервных банок. Мираж был застроен скромными пятиэтажными отелями и живописными трущобами по краям миража. По трущобам слонялись туристы, фотографируя нищих. Как выяснил позже Черемухин, эти нищие и были владельцами отелей. Отели они сдавали туристам, а сами целый день торчали под пальмами с протянутой рукой. Наверное, из любви к искусству.

Мы заняли второй этаж одного из отелей. Номера были с кондиционером, телевизором и ванной. Это были номера второго класса. Мы поселились в них, чтобы сэкономить валюту, а Кэт расположилась в первом этаже. Там были люксы.