Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев

— Почти, — невольно вздрогнув, отозвался Воля, — семейные.

— О нет, это скорее музейные, старинная вещица, — не отрываясь от камней, произнес эксперт. — То есть я не оговариваю, быть может, в семье хранилась, но это почти археология. Понимаете, о чем я?

— Даже очень, ибо знаю предание, но Бог с ним, оцените, пожалуйста, и, если можете, помогите продать.

— А вы представляете цену?

— По правде — нет, знаю, что много, но сколько… — признался Чигринцев.

— Ну, Паша, кому: Ашоту или Николаю Егоровичу?

— Лучше Николаю Егоровичу, — ответствовал без всякой эмоции молодой.

— Стало быть, вот: вещица красивая, редкая, старая. Но мой вам совет: везите ожерелье на Запад, ищите спеца-коллекционера, тот вам оценит выше, но, правда, переезд, экспертиза, почти баш на баш и выйдет. Дело в том, что камни большие, чистой воды, кроме двух крайних, но неграненые, а значит, малоценные. Попробуйте на улице продать, не купят — не поймут. Им подавай современную компьютерную огранку, брильянт, и побольше. Я вам дам адресок с телефоном, подъедете? Вы на машине?

— Да, стоит на улице.

— Отлично. Тысяч на пять-шесть долларов набежит, если Николай Егорович клюнет, он любит старину — больше, пожалуй, некому. — Эксперт написал адрес на бумажке, передал Чигринцеву.

— Спасибо, большое спасибо, признаться, я ожидал другого и других людей, — раскрылся до конца Воля. — Сколько я вам должен?

— Ничего, абсолютно ничего, пятьсот рублей в кассу, тысяча пятьсот за справку, если желаете, но Николай Егорович в ней не нуждается. Я позвоню. — И, поймав Волин взгляд и даже потеплев от его наивности, добавил: — У нас с ним свои счеты, не волнуйтесь.

— Я и не волнуюсь, — расцвел Воля. — Мне, признаться, все равно, камни не мои.

— А это вы зря мне рассказываете. — Старик уже общался с ним один на один, Паша выписывал справку. — Цену же можно и скинуть при наличии информации.

— Да не учите меня, надо — объегорите как липку, кажется, мы друг друга понимаем, не так ли?

— Что да, то да, — кивнул старик, — приятно с вами иметь дело.

— Взаимно, — раскланялся Чигринцев, заплатил, что требовалось, молодому, сложил справку, завернул ожерелье (как правильно его назвал оценщик) в тряпочку и, еще раз кивнув, поспешил к машине.

Николай Егорович жил в Замоскворечье, недалеко от Балчуга, в хорошем сталинском доме, за крепкой железной дверью, замаскированной наружной — старой, но дубовой, крашенной плинтусным суриком.

В доме чувствовался вкус: старая стильная мебель, книги, иконы давнего письма, хрусталь в горке, но не дешевый чешский, а тоже тех времен, когда красота сочеталась с добротностью запросто и обязательно. Правда, одно портило обстановку: вещей было слишком много, хозяин, похоже, был их рабом, а не веселым эпикурейцем.

Но нет, хозяин оказался интересней, чем первое о нем представление.

— Милости прошу. Кофе? — Николай Егорович провел Чигринцева в большую комнату, усадил в кресло за круглым красного дерева столом. Неспешно разлил кофе, потом уже сказал не без рисовки: — Покажите, мне звонили.

Воля вытащил ожерелье.

— Да-с, — с отчетливым старосветским «с» молвил коллекционер, — ко мне пришли. — Небольшой, сухонький, лет, вероятно, шестидесяти или чуть больше, с приятной свинцовой сединой, аккуратный и деловой, он был немногословен, давно научился держать себя в руках, но видно было: вещь ему нравится, по тому хотя бы видно, как он быстро положил ее на стол, якобы оценил мигом, а на деле стараясь скрыть восторг и сбить цену — он не был еще уверен в Воле.

— Ваша цена?

— Вам она должна быть известна, — просто сказал Воля. — Шесть с половиной тысяч долларов.

— Молодец! — Николай Егорович улыбнулся. — Верная цена. До шести мы сторгуемся. Итого: пять — вам, а тысячу, извините, в «Жемчуг», не так ли?

Чувствуя себя в полной его власти, Воля тоже рассмеялся:

— Вас не проведешь, впрочем, я не очень и пытался.

— Достигается упражнением. Помните, как Мышлаевский ответствует изумленному Лариосику?

— Да, конечно, — кивнул Воля, оценивший цитату.

— Ну а раз так — по рукам. Извольте подождать.

Николай Егорович, никак не хотелось называть его стариком и даже пожилым — столь крепок был весь его облик, — ушел в другую комнату и вернулся не очень и скоро с пачкой стодолларовых купюр.

— Считайте, — положил аккуратно на стол.

Проклиная себя, Воля начал считать, сбился, начал снова.

— Погодите, я вас научу: это очень просто, и раз навсегда запомните, делается элементарно: раз, два, три — обязательно откладывайте, каждую бумажку прощупайте, тогда не собьетесь, — ну, продолжайте.