Андрей Курков - Форель a la нежность (сборник)

Поздним вечером, когда стемнело, у дома затормозила машина и какие-то люди забрали Товарнова-Вагонского и, посадив его в грузовик, прежде чем уехать, еще долго отбивались от котов, запрыгивавших в кузов и в кабину. На следующее утро жители дома № 8 заметили, что двери в квартиру Товарнова-Вагонского опечатаны.

С тех пор Товарнов-Вагонский больше не появлялся. Коты, жившие под его дверью, в течение месяца исхудали и поумирали. Со смертью последнего кота ушла и память об его стихийном хозяине. Единственное, что напоминало иногда о происшедшем, – легкий запах валерьянки, до сих пор витавший в парадном.

Был один из дней недели. Точнее вечер. Агатангел Ильич сидел за письменным столом. Держа в руке карандаш, он поочередно то думал, то писал. Мелкий почерк бисером покрывал сверху вниз листы бумаги. Иногда профессор переставал думать и писать. Он улыбался, разглядывая исписанные листы, и радовался. Так мысль ушедшая всегда волнует сердце постепенно. Иногда он думал не о том, что писал, а о самих мыслях, об их сущности и великой способности оставаться невидимыми, неощутимыми, нематериализовавшимися. «Мысль – это свободное движение разума в словесных частях его», – подумал Агатангел. После этого вывода он решил подумать еще о чем-нибудь таком:

«Мысль о единении духовного с материальным есть не что иное, как вечная мечта человека о гармонии. Следовательно, всякая гармония начинается с мысли о ней, а раз человечество за все прошедшие века дальше мысли не двинулось, следовательно, человечеству и без гармонии хорошо. Из вышеподуманного исходит то, что человек думает всегда о том, чего ему хочется, но в чем на самом деле он нуждается. Следующий вывод: мысль – это единица социально-опасного процесса, приводящего человека к пьянству или буйству. Мысль – это продукт сомнения. Для того чтобы избежать сомнительных мыслей, человек должен иметь сборник правил и ответов на любые вопросы, составленный в строго убеждающей форме».

В дверь постучали. Агатангел Ильич отвлекся от мышления. Пришел дворник Феодор, стеснительно пряча руки за спиной.

– Можно? – спросил он.

– Пожалуйста, проходите! – приветливо встретил его профессор.

– Я тут с… – Феодор вытащил из-за спины бутылку водки.

Агатангел провел гостя в кухню и усадил на табурет у стола. Достал чашки. Феодор открыл и налил.

– Я от сомнения к вам пришел… – начал он и запнулся. – Вот многого уразуметь не могу. Вещи творятся, а я их ни в толк, никуда… как бы это… ну…

Агатангел вспомнил свои недавние мысли и улыбнулся.

– А о чем вы сейчас думаете? – спросил он.

– Да в том-то и беда, что сразу о многом как бы. Вот и о похоронах, что были на днях, о жизни, о бабах. Мне бы как-то уразуметь все это…

– А о похоронах-то я толком и не знаю ничего. Расскажите, будьте добры!

– Да че там рассказывать! Утром вышел к Муське, гляжу – у двери Товарского-Вагонного гроб приставлен. Я решил, что раз приставлен, так не зря, и пошел по жильцам на венок собирать. Еврей сверху, Бухманд, кажись, таким добрым оказался, пошел сам венок купить. Принес. Музыку позвали. Играть начали; а тот живым оказался. Взял кота и избил Бухманда насмерть, и похоронили его сразу… А этого Тобарского увезли ночью…

– Гроб?! А какой из себя гроб был?

– Да какой? Обычный, с крышкой. Обивка дорогая, красная с черным, и такой он вроде широкий в се редке.

Агатангел прикусил от догадки губу и выпил водки.

– Но это, уважаемый, меня волнует меньше, чем бабы. Вот об тех бы что узнать!

– А что же именно вас в них волнует?

– Да ихнее мозговое устройство… Отчего это они так разно ведут себя, и вот говорят о всем, о душе, о доброте, а сами одного хотят: из тебя все жизненные соки взять…

Агатангел слушал уже невнимательно. Он думал о гробе, с которого начались похороны. Гроб наверняка был тот самый, который он подарил Магнитогорычу. Но почему он оказался у двери Товарнова-Вагонского?! Неужели специально?!

– Так вот что вы про это думаете?

– Да вы знаете, мне самому в этом никак не разобраться. Путаное это дело. Философия и та проще: ведь на каждый философский вопрос можно дать философский ответ, а тут как ни думай, а ответа не найдешь…

– Так я и думал! Бабы, они для путаницы и сомнений созданы, были б на земле одни мужики – тогда б и лад наступил, и хорошо бы стало. Ни тебе всяких грехов, ни разлада…

Феодор замолчал, задумался и осушил чашку, негромко крякнув.

– Да, наверно, да… – поддакивал Агатангел, снова задумавшись о чем-то своем.