Михаил Найман - Плохо быть мной

Надо пойти в церковь, на Второй улице. Всю свою жизнь, во что бы ни был замешан, я всегда жил с оглядкой на церковь. Даже в Брайтоне ходил в храм. После рейвов с субботы на воскресенье, когда все разъезжались по домам, я ехал на поезде в Льюис на литургию. Там стоял все еще под действием экстази, мало чего соображая и путая правую руку с левой.

Но, сам не знаю как, я оказался все в том же Томпкинс Сквер Парк. Там, где спрашивал дворников о работе.

А я-то начал считать этот город моим! Теперь это были сплошные ухмылки небоскребов, ехидные оскалы гаражных пещер, слепящие фары выезжающих из них машин. В парке — бездомные со своими пакетами и одеялами. Я лег на скамейку, закинул руки за голову. С момента приезда я ни разу не задумывался над тем, что со мной будет. Кто-то обо мне позаботится — не знаю кто, может, ангел-хранитель. Теперь мой ангел от меня отлетел.

Скамейка, на которой я лежал, как-то сама собой обросла бродягами.

— Так ты идешь или нет? — раздраженно схватил меня за плечо всклокоченный пожилой человек, обдавая перегаром.

— Куда?

— Людвиг уже пять минут назад сказал, что покажет нам свой дом, а для тебя что, требуется особое приглашение?

Людвиг очень важничал, его бородка была задрана вверх, фигура выражала высокомерие. Он шел на несколько шагов впереди, а мы почтительно в нескольких шагах от него, отдавая себе отчет в его значительности.

— Вот он! — громогласно возгласил Людвиг и смерил нас взглядом победителя. Мы окружили картонную коробку из-под холодильника. Над дыркой в середине было написано: «Перед входом внутрь просим тщательно вытирать ноги». На одном из бортиков — «Под окнами просим не сорить», на другом «Платная парковка перед домом».

— Это просто потрясающе! — заорал пожилой, который заставил меня идти. — Как ты смотришь, если я буду жить в паре дверей от тебя, дорогая? — обратился он к Людвигу с интонацией, которую последний раз я слышал от Полининых друзей — интеллектуалов из Сохо.

Мы пошли обратно к скамейке, откуда меня только что согнали. На ней уже сидел высокий бородатый негр лет сорока с пронзительными глазами. Он держался подчеркнуто прямо, рукой опирался на посох. На нем были белая хламида и шапочка. За его спиной толпились могучие широкоплечие растаманы с дредами до пояса — все моложе его. Перенесенные сюда прямо с Ямайки. Эти братья следовали за негром. Христом, водившим своих учеников по Нью-Йорку вместо Иудеи.

Рядом с негром валялось всякое барахло, в том числе настольная лампа. Его фигура излучала жизненную энергию. Было совершенно естественно, что такой человек — лидер, что он непроизвольно собирает вокруг себя толпу. У меня тоже появилось желание следовать за ним. Вокруг него собрались зеваки, будто наблюдать за восседающим на скамейке черным великаном уже само по себе шоу.

— Покажи им, чем ты сейчас занимаешься, Дрейк! — послышались голоса.

Негр извлек из хлама старый плакат с изображением черной девушки и надписью, что в субботу она выступит в стриптиз-клубе «Черная орхидея» на Деланси-стрит. На обороте нарисована человеческая фигура. Фигура расчерчена на мелкие клеточки, в каждой клеточке нарисован чертик.

— Это пришельцы, — пояснил всем Дрейк. — В наших клетках живут пришельцы.

— По-моему, каждый чертик должен быть немного более красным, это даст всей твоей идее более яркую тональность, — обратился к Дрейку бледный очкарик интеллигентского вида. На нем трудно зафиксировать внимание, такой он невзрачный и худой.

— А по-моему, твой нос сейчас станет немного более красным, что, безусловно, придаст ему более яркую тональность, — беззлобно кинул ему Дрейк.

Тут тот, кто настаивал, чтобы я оценил дом Людвига, призвал всех к спокойствию.

— Карл уже двадцать минут как хочет нам что-то сказать. А вы ведете себя, как будто у вас в распоряжении целая жизнь…

Карл, несчастный очкарик, уже лежал на скамейке и смотрел на нас всех с презрением. Принять сидячее положение у него не было сил.

— Я хочу сказать, что все на свете относительно, — выдал истину Карл. В его устах она звучала еще менее убедительно, чем обычно. — Геринг истреблял евреев, зато он очень любил свою кошку, общепризнанный факт, — с вызовом бросил Карл в воздух. Он очень сильно презирал всех, но не был от этого менее несчастным. — Знание, что все на свете относительно, — вот путь к просветлению, — уныло заключил он, подписав приговор в собственной несостоятельности.

— А что если я дам тебе этой лампой по башке, как ты запоешь тогда? — все так же дружелюбно полюбопытствовал Дрейк. — Может, если я включу свет, пока буду это делать, ты тоже немного просветишься?