Михаил Найман - Плохо быть мной

Люди за баром и официантки выглядели моделями. Ты здесь тоже был обязан быть красивым. Как советские плакаты с атлетическими юношами и девушками при одухотворенных физиономиях. Идея арийской сверхрасы торжествовала в этом кафе. Ах, как на меня давили в младших классах школы! Одинаковая одежка, определенная музыка, против которых не попрешь.

Мои спутницы идеально вписывались в картинку. Я никогда не считал себя уродом, а в Англии на фоне местных лиц, если честно, несколько деформированных, вообще слыл чуть ли не Кевином Костнером. Но здесь главное было сознание собственной исключительности, и я не соответствовал эталону даже отдаленно.

На полу вдоль стен были разбросаны подушки, на которых можно сидеть, но мы пошли к столикам. Полина все еще держала розу, которую я подарил.

Недалеко от нас лежал парень и что-то горячо говорил своей уже немолодой подруге. Преувеличенно горячо. У него только что отросли крылья, и секунду назад он перестал ощущать под ногами землю. Он говорил, у него получалось, он был в восторге. Он лежал в обыкновенной позе, но впечатление было, что закинул ногу за затылок.

Мы расселись и стали ждать коктейлей. Я очень на них надеялся: принесут и что-то изменится. Например, я перестану так разительно не подходить этому заведению.

За соседний столик уселись два крупных парня. Потрясающие ребята. Такой особый американский род прекрасных людей — интеллигентные качки. Под два метра, широкие плечи, красивые лица. Они разговаривали, но поглядывали на Полину. Как будто говорят о ней. Она демонстративно смотрела мимо них — то рассеянно, то уставившись в точку, видимую ей одной. Наконец, один из парней перегнулся к ней через столик и спросил, нравятся ли ей картины.

— Нет, — равнодушно ответила она, продолжая их не замечать.

— Это все картины моего друга, — сказал парень радостно, как будто услышал одобрение живописи. — Джон работает красками уже пять лет. Недавно заключил контракт на роспись ресторана в Мидтауне.

— Говно, — без выражения произнесла Полина, то ли о картинах Джона, то ли о том, что ресторан не ахти.

— Последние тридцать картин Джон написал на картоне. Этим он выражает солидарность с бездомными Нью-Йорка, живущими в картонных коробках, — не унывая докладывал красавец. — Но сейчас перекинулся на мультики, — сообщил как неоспоримый аргумент в пользу друга. — Рисует портреты персонажей. Теперь его главная тема — Флинстоуны. Его портрет Вильмы просто бесподобен!

— Вильмы? Никогда не видела, — оборвала его Полина. — Что за Стоуны? Кто-нибудь видел этих Стоунов?

— Я смотрел! — вмешался я, зная, что не имею права голоса. — Семья из каменного века. Для этого надо быть американцем. Типичная семейка среднего класса, живет с тобой по соседству. Только в каменном веке.

— В твоем пересказе звучит, как редкостное говно, — призналась Полина.

— Хочешь, поедем к Джону в студию, посмотрим на его последние работы? — невозмутимо предложил парень, словно обрадованный нелестным отзывом Полины.

— И что мы будем там делать?

— Глядеть на картины Джона и искать каждый свою концепцию. — Он немного растерялся. — Джон нам поможет. Джон очень любит объяснять, что его картины значат.

— В этом я не сомневалась, — заметила Полина. — Это удел любого неталантливого артиста — объяснять, что его искусство значит. Но что мы будем там делать? — вопросительно и сурово посмотрела она на парня.

— Ты скажешь, понравились тебе его картины или нет.

— Да я уже сказала. И думаю, нам не стоит туда ехать.

В этот момент перед нами возникло бледное лицо. Непонятно откуда выплывший скуластый парень стал рассказывать нам, что пять минут назад челюсть его так и ходила ходуном, но сейчас все вроде пришло в норму и челюсть почти не беспокоит. Потом он сказал, что здесь так же весело, как было в прошлую пятницу в клубе «Твайло», и спросил, так же ли нам весело, как ему. Судя по остекленевшим глазам парня, ему сейчас могло быть весело и в вагоне Ленинград — Воркута, и где угодно.

Тут у него пошла носом кровь. Я стал говорить, что у парня идет носом кровь — как слепым — и ему надо помочь. Парти посоветовала мне уняться, иначе будет себе дороже.

— Тот еще парень, — уверяла она, — мутный.

Но я схватил его за плечо и спросил:

— Извините, можно вам чем-нибудь помочь?

На это он, не торопясь, обернулся ко мне и подчеркнуто бесстрастным голосом спросил, не знаю ли я, кто убил Лору Палмер.

— Вот видишь! — назидательно шикнула Парти.