Михаил Найман - Плохо быть мной

— Заложимся, не пришлют, — раздался недовольный голос парня, перемежающего речь смачными фразами негритянского джайва. — Fuck наше агентство! И fuck этих двух козлов, которые даже не знают, куда нас посылают! Fuck мэра Нью-Джерси и мэра Нью-Йорка, которые думают только о своих карманах и обычных людей считают низшей кастой. — Перечисление, кого еще в этой стране следует fuck, продолжалось, но было чувство, что он выражает недовольство скорее из приличия, и что fuck произносит тоже из приличия, и что ему, так же как всем нам, все равно, пришлют автобус или нет. — Даже в офис не позвонишь сказать, что мы тут. У кого-нибудь есть четвертак?

Меня устраивали и эти причитания. Меня устраивало абсолютно все. Устраивало стоять, делать вид, что возмущен и что понимаю возмущение других разгильдяями. Главное — устраивало не знать, что будет.

Автобус все-таки подошел. Водитель был раздражен, что прислали его, и то и дело повторял, что Рассел совсем обленился. Он высадил нас и тут же уехал. Мы вошли в пустой гигантский цех. Ни души. Сегодня действительно был выходной — парень, который всех ругал, оказался прав. Из-за пустоты цех казался нечеловечески огромным, не принадлежащим нашей вселенной.

Угрюмый начальник не знал, что с нами делать. Мы топтались на месте, было утро, нам предстояло дотянуть до вечера, хоть как. Вышли на асфальтовую приступку для парковки грузовиков и как по команде достали сигареты.

Выходной был объявлен не только в нашем цеху, но во всем этом скоплении рабочих зданий перед нашими глазами. Все были так же пусты, как наше. Море одинаковых крыш тянулось до самого Нью-Йорка. Дальше — еле различимая, угадываемая линия манхэттенских небоскребов. Над — все небо, какое есть на свете. В мире существовали только я и тройка работяг, сидящих, топчущихся, курящих сигареты, ждущих, когда можно будет вернуться в Нью-Йорк.

Я, как водится, подошел к негру, который габаритами выделялся из нашей компании.

— Небо, — мотнул головой на раскинувшуюся наверху синеву. — Класс. — Не услышав ответа, продолжил: — Классно, что выходной. Классно, что весь рабочий район Нью-Джерси пустой. От этого и на душе выходной, верно? Классно, если бы всю жизнь так было, а?

— Как?

— Ну, так… Пусто, незнакомо.

Он посмотрел на меня долгим спокойным взглядом. К этому взгляду я уже привык. Обычно он исходит от черных мужиков именно таких размеров. Где-нибудь в метро такой геркулес смотрит тебе в глаза, даже слегка устало, и вскоре начинаешь чувствовать себя клопиком, то ли уже раздавленным, то ли вот-вот.

Все встали, стали разглядывать цех — не как свое рабочее место, а словно нас привели в музей. Ярче всех реагировал тот возмущавшийся, что не шлют автобуса, парень. Морисси его звали. Если бы для школьного учебника требовался портрет ветерана крэка, он был бы совершенной иллюстрацией. Беззубый рот, кожа, повисшая на костях, и, как особый знак многолетней привычки, половая неотождествляемость, полная сглаженность внешних различий.

Морисси ходил по пустому цеху энергичными шагами и одобрительно на все кивал.

— Мне нравится. Никто не дышит в затылок. Как я оказался прав, что приехал сюда! Встал сегодня утром, спросил себя: идти на работу или нет? И как выгадал! Побольше бы таких дней!

Я тоже был рад, что нахожусь здесь. Сказал об этом ему, беззубому.

— Один большой выходной! — повторил он за мной и в восторге хлопнул в ладоши. Ему просто понравилось выражение, в смысл он не вникал. — Один большой выходной. И индейка на День благодарения — оба нашпигованные кетамином вместо начинки! — Он потер руки, будто эту индейку только что поставили перед ним на стол. Собственная фраза тоже нравилась ему.

Цех был весь заставлен бетонными плитами. Нам раздали перчатки, пришел крановщик, залез в кабину и стал одну за другой поднимать. Когда опускал, мы следили, чтобы они ложились на пол ровно. За все время, что мы тут находились, проработали от силы тридцать минут. А пробыли, наверное, часов шесть, если не семь. Стояли, курили и делали вид, что вот-вот придет автобус, хотя все понимали, что никакого автобуса не пришлют.

Больше всего недовольства это вызвало у Морисси, который только что был так рад, что приехал. Он беспокойно ходил из угла в угол и нервно потирал руки.

— У меня очень важное дело в Нью-Йорке, — повторял сердито. — Если б знал, ни за что не вышел бы сегодня на работу. Здесь, между прочим, есть люди занятые. — Он тряс головой, местами покрытой лишаем, и цокал языком.