Михаил Найман - Плохо быть мной

— Только посмотри на них, как они гнутся под ветром, словно тростник! Мы-то с тобой это понимаем!

Что именно мы с ним понимаем, не сказал. Был уверен, что я, как белый человек, знаю. Мы с ним.

Сказал мне, чтобы я от него не отходил. Мне вообще не надо беспокоиться — он все возьмет на себя. Есть такие люди: говорят тебе, что и как делать, до того, как узнали первую букву твоего имени. По-моему, они называются лидерами. Я ответил, что сейчас вернусь, и поспешил смыться к моим черным братьям. Выглядели они действительно невзрачно. Подуставший, презирающий жизненные ценности народ. Такую, в частности, ценность, как поход к дантисту. В особенности же ту, что называется работой.

Когда я к ним присоединился — выразив тем самым солидарность, — было не заметно, что черные ребята у дверей чувствуют себя мне обязанными и собираются благодарить. Пожимать руку за то, что я начал вместе с ними толкаться, дожидаясь своей очереди. Глядели мимо меня, не подозревали, что есть такой.

— Это случайно не очередь из тех, кто хочет стать миллионером к концу этой недели? Если так, заходите! — Это был тот же самый дядька, который собирался проломить мне вчера голову за то, что я бросил камень в окно. Каким он был сейчас благодушным! Рэй Чарльз на сцене!

Я забыл его вчерашнюю грубость, охотно ему улыбнулся и шагнул внутрь. Даже сострил, что миллионером не миллионером, а пару тысяч к концу недели рассчитываю получить. Никто не среагировал. Добряка в упор не видели, как и меня, просто ломанулись внутрь, как в знакомое стойло.

Я вгляделся в них. Союз калек с бандитами. Похоже, что имидж, ими самими выдуманный, — калеки для работы, бандиты для всего остального. Они расселись по креслам, вытянули ноги и закрыли глаза. Я почувствовал себя неуютно.

Кроме добряка, этой конторой заправлял еще один мужик, с огромными усами, латиноамериканец, потрясающе похожий на Супер Марио. Как я понял, у них был договор с предприятиями, где не хватало рабочих. Компании звонили им, говорили, в каком количестве работяг нуждаются. Эти два молодца отправляли своих разгильдяев куда требуется. За такую услугу они отбирали практически всю зарплату. Разгильдяи получали на руки не больше сорока долларов в неделю. Может, поэтому парочка и выкрикивала в воздух бодрящие фразы. Которые, как мелкие камешки, падали в океан без всплеска и неслышно шли на дно.

Океан явно дремал, никто и не думал отзываться ни на один из выкриков. Бог знает, зачем они приходили в эту контору. Может быть, для развлечения. Не так много развлечений у бездомных. Что касается меня, я железно решил, что наймусь на первое же, куда меня сунут, предприятие. Это опять был мой первый день в стране — рабочий. Вдохновение накатило, как только я вошел внутрь здания, я готов был свернуть горы. Я тянул руку на каждое предложение. Все восторги нахлынули снова и разом: что четыре дня назад прилетел; что Америка; что получил работу; что черные братья. Ужасно хотелось с кем-нибудь поделиться, излить чувства ближнему. Ближайший был старый негр с лицом, конечно, человеческим, но больше похожим на изваяния с острова Пасхи. Я положил ему руку на плечо, как мудрец, не жадничающий открыть миру то, что знает, и сказал:

— Это ведь и есть жизнь!

— Что? — Он здорово удивился.

— Вот так сидеть. Дожидаться в очереди, когда тебя вызовут, и потом идти на самую похабную работу. И чтобы после этой работы тебе некуда было возвращаться.

Он уставился на меня.

— И что в этом хорошего?

— Просто жизнь у нас такая собачья, — я поощрительно ему подмигнул, не избежав, должен признаться, небольшой дозы высокомерия. — Тяжело нам приходится…

— Нам? Кому это «нам»? — он весь как-то насторожился. Даже сходство со сторожевым псом мелькнуло.

— Понимаете? Что черные живут по низшему разряду — само по себе протест. И непримиримость.

Он резко откинулся на спинку кресла, словно обжегся или, наоборот, попал под ледяную струю. Думал, он меня ударит. Я решил, что то, что я сказал, оскорбило его жгучей, чем если бы обозвал грязным ниггером. Я срочно попытался загладить ситуацию. — Вы потому обиделись, что я сказал «мы», говорю про черных, а сам белый? — Я нагнулся к нему и улыбнулся преувеличенно дружелюбно.

Его передернуло, он посмотрел на меня с отвращением, как на грудничка, срыгнувшего ему на рубашку. Молниеносно переглянулся с остальными, будто дал им невидимый сигнал, и все, как по команде, уставились на меня с подозрением и опаской — заразный больной! Все черные — но и тот итальянец тоже. Все прекрасно знали, что он расист, и это было нормально: где негры, там расисты. А я был расист, который притворялся, будто любит черных. И лез с этим к ним. Некоторые смотрели с агрессией — то, что я сказал старику, было прекрасным поводом для драки.