Михаил Найман - Плохо быть мной

— Как это я раньше не подумала? — прищурилась на меня девушка. — Непонятно только, зачем было врать, — отвернулась она от меня так, будто уже никогда ко мне не повернется. — Неужели он думает, что для того, чтобы произвести впечатление, нужно говорить неправду?

Мы втроем идем к пруду запускать спички. Она идет потому, что ей не хочется расставаться с Безумным Денни. Спички запускаю один я. Они смотрят на меня, как на идиота, Безумный Денни, пожалуй, еще убежденней, чем его спутница. Она сидит напротив Денни на корточках.

— Почему у тебя на трусиках написано «понедельник»? — бесхитростно спрашивает он.

— Потому что сегодня понедельник, Денни, — улыбается она ему в ответ, как ребенку. Я уверен: она только потому и поддерживает эту тему, что усмотрела в вопросе лишь детское любопытство.

— У тебя такие трусы на каждый день недели! — весело произносит Денни, довольный скорее своим открытием, нежели пикантностью ситуации.

— Недавно купила семь пар в «Кельвине Клайне». Его новая фишка.

— А бывают дни, когда у вас выходной? — улыбается ей Денни, по-прежнему думая о том, как здорово раскусил суть новшества.

— Бывают, — покровительственно улыбается она.

— Когда?

— Разве ты сам не знаешь, Денни? — дружелюбно кивает ему она. — Клубы, важные интервью. Да мало ли предоставляет жизнь ответственных ситуаций, от которых зависит карьера и будущее.

— А можешь прийти сюда в следующий раз, чтобы был выходной? Хотя бы в следующее воскресенье? — он трет ладони, как ребенок, которого поведут на праздник.

— Так уж и быть, Денни, — улыбается девушка на его детскую интонацию.

— Может быть, куда-нибудь пойдем? — делаю я попытку прервать этот неприятный мне разговор. — В бар?

— В бар? — фыркает девушка. — Почему, если молодой человек собирается куда-то пригласить, это обязательно будет бар с громкой музыкой и вульгарными посетителями?

— Пойдем ко мне? — перебивает меня Безумный Денни. — Дома я сделаю тебе нормальный массаж.

И они, оживленно болтая, уходят в темноту. Девушка растворяется в ней, не обернувшись на меня. Безумный Денни кричит:

— Увидимся завтра в нашем центре, Миша?

— Наверное, — отвечаю я. — Хотя, может, и нет…

— Что ты сказал, Миша? — Он не расслышал моего последнего замечания, поскольку не ожидал от меня ответа. — Ты завтра не придешь?

— Нет, — поправляюсь я. — До завтра, Денни.

Я иду по Централ Парк Уэст. Уже ночь, идти через Центральный Парк опасно, отправляюсь в обход. «Ты не стараешься, Михаил. Совсем не стараешься». — «Вы хотите сказать, что мои услуги вам больше не понадобятся?» — «Думаю, именно это я и хочу вам сказать, мистер Найман».

У меня болело пять зубов одновременно.

Я достаточно наслышался об американских дантистах как об одном из главных ужасов страны. Я был порядком напуган. В мой первый в этой стране поход в клинику мне отбелили зубы за семьдесят долларов. Нерв удалили за несколько сотен. После этого к американской медицине я стал относиться с неменьшей опаской, чем к тюрьме в Гуантанамо.

Поэтому, будучи, что называется, пуганым, я нашел себе по знакомству польского дантиста, который жил в пригороде Нью-Йорка. Практиковал он в своем доме. Самое удивительное, что и аппаратура, и лекарства были у него советские. Они были точно такие же, как когда я учился в младших классах. Как и где у него получилось все это раздобыть, было тайной. За труды он брал в разы меньше. Подозреваю, что и качество работы было соответственно хуже.

Дом находился не так уж далеко от города, но добираться до него нужно не меньше двух часов. Пожалуй, это тоже было своеобразной ценой за относительно небольшую плату за лечение. Нужно было ехать до конечной остановки в Бронксе, потом садиться на местный автобус. Он шел по дороге, не украшенной ничем, кроме индустриальных зданий и заправочных станций. Тащась в автобусе, ты переставал верить в существование таких городов, как Париж или Рим. Не уверен, сталкивался ли я с подобными видами даже в Москве.

Сейчас я устроился сзади, с правой стороны и, прильнув к стеклу, упорно смотрел на открывшийся вид, несмотря на отвращение, которое он вызывал, и на то, что я знал, что не увижу ничего нового.

Испанец, ворковавший со смуглой девушкой на сиденье позади меня, попрощался с ней, она встала в проходе и еще раз сказала: «Пока, милый». Он еще раз трогательно и нежно назвал ее чем-то между лапочкой и крошкой. Девушка попросила водителя остановить автобус на следующей и, когда двери открылись, опять повернулась к своему попутчику, сказала, уже на весь автобус, «До встречи, мой хороший», — и вышла. Я и парень одновременно прильнули лбом к стеклу и наблюдали, как она проплывает мимо автобуса, направляясь к ряду двухэтажных домиков, тянувшихся вдоль дороги. Их вид заставлял ее постоянно поправлять прическу: как только ее взгляд падал на них, она проводила рукой по волосам. Парень вглядывался в нее так, будто допускал возможность, что она может выкинуть что-то совершенно неожиданное.