Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

Она на мгновение остановилась. Казалось, даже мысль о необходимости все мне рассказать утомила ее. Она закинула голову. Потом быстрым движением отодвинула камень на одном из перстней и извлекла оттуда щепотку порошка и положила ее на язык. Она недолго постояла с закрытыми глазами, словно набираясь сил, потом продолжила:

– Все пошло не по плану. Ирод любезно принял Иисуса и сказал, что спасет его. Иисус ответил, что никто, а особенно он, Ирод, не может его спасти. Иисус должен исполнить свое предначертание, он должен спасти людей, а не себя самого. Мы ничего не понимали. Иисус хотел умереть, он говорил, что переход через смерть был обязательным этапом. Он выглядел угнетенным и страдающим. Мы были обеспокоены. Он отвечал только одно: он должен умереть, и смерть его должна быть мучительной. Я всегда считала, что Иисус был очередным обманщиком, но Ироду впервые пришла в голову такая мысль. Он впал в неописуемый гнев, принялся поносить Иисуса, требуя, чтобы тот немедленно сотворил чудо перед нашими глазами. Назареянин не отвечал, он был словно в забытьи, плечи его опустились, голова поникла. Ирод поднял на ноги весь дворец, стражей, слуг, рабов. Все они обрушились на Иисуса, издеваясь над ним, оскорбляя его, наряжая в женские одежды. Мы ждали отпора нашей злобе. Вместо этого безвольный, как кукла из соломы, назареянин позволял измываться над собой. Его топтали ногами, ругали, накладывали на лицо румяна, тискали, целовали, щупали, но в его глазах светилась бесконечная печаль, которая лишь подстегивала ярость участников издевательств. На пике отвращения и разочарования мы отослали его к тебе, Пилат, в том состоянии, в каком ты его принял, одетым якобы в царский пурпур, а на самом деле в грязном рубище, и это было наивысшим издевательством над его намерением основать свое царство. Мы хотели показать тебе, что речь идет о безобидном обманщике. Должна сказать, что, не будь у нас предварительной договоренности, что мы вернем его тебе, мы бы убили его, разорвав на куски той же ночью.

Она глубоко вздохнула. Очевидно, она сожалела, что отложила казнь. Эту странную женщину снедала невероятная жажда убивать.

– И потому, Пилат, можешь понять, что вчера вечером, сообщив ему о слухах по поводу воскреcения Иисуса, ты пробудил все страхи Ирода. Он решил, что во второй раз убил посланца Бога, его вновь охватил ужас. Он заснул, уйдя на неведомые земли, пустынные и безмолвные, куда отправляется всякий раз, когда ему не хватает мужества продолжать жить.

Она сурово поглядела мне прямо в глаза:

– А ты веришь в воскресение?

– Конечно нет.

– Я тоже не верю.

Она повернулась и направилась к статуе из золота и слоновой кости, которую долго гладила холеными руками. Она размышляла, и мне показалось, что я находился далеко от нее, – так глубоко она погрузилась в свои мысли. Вдруг она нахмурила лоб, перестала гладить скульптуру, глянула на меня из-под опущенных век, словно искала истину в глубочайшем мраке ночи.

– Ты не подумал о двойнике?

– Что ты сказала?

– Меня удивляет во всех свидетельствах, что мужчины и женщины не сразу признают Иисуса. Человек носит капюшон, быстро приподнимает его и тут же исчезает. Так поступал бы двойник, использующий легкое сходство с покойным.

– Ты считаешь, что рассказы подлинны, что свидетели не лгут, но были введены в заблуждение двойником Иисуса?

– А как же иначе. Нет ничего хуже лжесвидетеля. И свидетель, верящий в свои слова, и свидетель, введенный в заблуждение прекрасно поставленным спектаклем, даже под пыткой будут утверждать, что видели воскресшего Иисуса.

Я сразу оценил силу этой гипотезы. Надо было немедленно принять соответствующие меры. Я расстался с Иродиадой, но счел необходимым предложить услуги Сертория.

– Если желаешь, оставлю здесь своего врача, чтобы он последил за здоровьем Ирода?

Иродиада презрительно скривилась:

– Не стоит. Ирод – сорняк, живучий, крепкий, неистребимый. Ему даже не надо ждать весны, чтобы вновь расцвести.

И ее губы сложились в такую гримасу, словно ее вот-вот вырвет. Иродиада страстно ненавидела Ирода.

Я пересек Иерусалим, обдумывая слова царицы. Краткость появлений Иисуса, окутанного ореолом тайны, очень просто объясняла механизм мошенничества. Игравший роль распятого был осторожен и появлялся только в сумерках, пряча лицо под капюшоном. Вначале он заводил разговор со своей жертвой, чтобы измерить ее печаль, ее одиночество и тем самым возможную способность поверить в возвращение Иисуса. Когда рыба заглатывала наживку, когда обманщик овладевал мыслями собеседника, он откидывал капюшон.