Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

– Умоляю тебя, Пилат, позволь мне отправиться к Марии. Я не хочу пропустить этого мгновения.

Он схватил меня за руки, а во взгляде его была мольба:

– Я нарушил твой приказ, я тайно пришел в Иерусалим, можешь за это наказать меня, но позже, Пилат, позже. Я проведу в тюрьме столько времени, сколько ты пожелаешь. Можешь даже распять меня, мне все равно, лишь бы лицезреть Иисуса. Разреши мне дождаться его у Марии.

Я отступил, и Иоанн отпустил меня. Он в отчаянии рухнул на пол.

Поскольку мальчишка не врал, я должен был проверить справедливость своей гипотезы: он был не сознательным мистификатором, а мистификатором невольным.

– Ты отрицаешь, что выдавал себя за Иисуса?

– Конечно.

– Ты недавно встречался с Саломеей, дочерью Ирода?

– Да.

– А с Марией из Магдалы?

– Да.

– А с двумя паломниками из Эммауса?

– Конечно.

Он признавался. Он не видел в тех встречах никакого обмана. Он не подозревал о своем воздействии на людей.

– И что ты думаешь об их рассказах?

– Я завидую. Пилат! Умоляю тебя, позволь мне дождаться Иисуса у его матери. Мне не нужно видеть его собственными глазами, чтобы поверить в воскресение, но я буду так счастлив вновь обрести учителя. Отпусти меня. Обещаю тебе сдаться, как только увижу Иисуса. Отпусти меня.

Я не стал прерывать его мольбы.

В конце концов он замолчал.

Ибо понял, что я оставлю его в темнице. Он медленно улегся на пол, приняв позу распятого, и снова стал молиться. Я видел, как он постепенно успокаивается, дыхание его стало ровным, прекратилось дрожание рук.

Через заросшие мхом отдушины уже просачивался бледный свет зари. Я подумал, что и мне полезно отдохнуть перед началом нового дня. Я направился к выходу.

– Я люблю тебя, Пилат.

Иоанн произнес эти слова, заметив, что я ухожу. Я не дал себя разжалобить.

– Я люблю тебя, Пилат.

Я повернулся к Иоанну. Мне хотелось осыпать его бранью, чтобы он замолчал.

– Перестань говорить, как он!

– Он научил меня этому.

– Как ты можешь утверждать, что любишь меня? Я бросил тебя в тюрьму. Через несколько часов я передам тебя синедриону. Быть может, ты больше никогда не увидишь света нового дня. И ты утверждаешь, что любишь меня? Любить меня, того, кто приказал казнить твоего учителя!

– На кресте он просил, чтобы тебя простили.

– Меня?

– Тебя и всех остальных. Он прошептал: «Отче, прости им, ибо не знают, что делают».

Не соображая, что делаю, я бросился к решетке, схватил его и принялся с силой трясти.

– Только не меня, слышишь, не меня! Ты не можешь меня любить! Ты не можешь меня прощать! Я этого не хочу!

– Не проявляй столько гордыни. Иисус любил тебя.

Это было уже слишком. Иоанн сидел в тюрьме, но угрожал мне. Он превратился в охотника, а я – в дичь, а потому я отступил в тень, чтобы укрыться от него и от его невыносимой доброты.

– Вы сумасшедшие! Вы все сумасшедшие! Каиафа прав: надо помешать вам говорить! Вас всех надо казнить!

– Разве быть любимым постыдно?

– Да. И я не желаю такой любви. Я предпочитаю выбирать того, кто мне ее дарит. И того, кому я ее дарю. Я не желаю чужого вмешательства.

– Ты прав, Пилат. Что станет с нами, если мы все будем любить друг друга? Подумай об этом, Пилат, чем мы станем в мире всеобщей любви? Кем станет Пилат, римский прокуратор, получивший свое место благодаря завоеваниям, ненависти и презрению к другим? Кем станет Каиафа, первосвященник Храма, покупающий у тебя свою должность с помощью подарков и укрепляющий свою власть страхом? Останутся ли евреи, греки, римляне в мире, где воцарится любовь? Останутся ли сильные и слабые, богатые и бедные, свободные люди и рабы? Пилат, ты боишься недаром: любовь уничтожит твой мир. Ты узришь царство любви только на развалинах своего царства.

Могу ли признаться тебе, дорогой мой брат? Услышав такую безумную речь, я бежал.

Я бежал из крепости Антония и вернулся в свои покои. Перепрыгивая через четыре ступени, я поднялся в нашу спальню и там, подобно кочевнику, увидевшему наконец колодец с водой, бросился на кровать, где спала Клавдия.

Она лежала на боку, и я прижался к ней. Я приласкал ее, чтобы разбудить. Увидев меня, она улыбнулась. Почти вскрикнула от радости:

– Пилат, я хотела тебе сказать…

Я использовал свои губы, чтобы не дать ей говорить. Меня переполняли нежность и какая-то дикая радость, желание обнимать, ласкать, обладать телом жены. Мы катались по постели. Она пыталась что-то сказать, но рот мой мешал ей. Наконец она покорилась, мы слились в объятиях и долго и яростно занимались любовью.