— Привет. — Вот уже двадцать минут я перечитывала одну и ту же страницу. Туман рассеялся, и я со страхом ожидала, что вот-вот разразился скандал из-за всего, что я наговорила.
— Что это на тебя нашло? — спросил Люк.
Не отрывая глаз от книги, я пожала плечами.
— Она сказала «черножопые». А ее выходка, которой она так гордится? Дикость какая-то! Это тебя не раздражает?
Люк выхватил книгу из моих рук и присел на край кровати. Старое дерево скрипнуло.
— У Холси крыша давно поехала, так что нет, не раздражает. Я вообще не обращаю внимания на ее болтовню и тебе советую.
— Значит, я не такая толстокожая, как ты. — И я гневно свернула глазами. — Потому что она меня реально взбесила!
— Ани, сколько можно, — простонал Люк. — Подумаешь, ошибочка вышла. Представь себе, — он на секунду задумался, — что у твоего знакомого рак и ты отправила ему цветы, а потом выяснилось, что он здоров. Холси ведь не со зла.
У меня даже челюсть отвисла.
— Дело не в том, что она ошиблась. Дело в том, что для нее гомосексуальность — это «диагноз», — воспользовалась я только что прозвучавшей аналогией и жестом заключила слово «диагноз» в кавычки. — В связи с которым надо посылать цветы и выражать соболезнования!
— Знаешь, что? — Люк скрестил руки на груди. — Мне это осточертело.
Я приподнялась на локтях, и белая простыня, как мост, натянулась между грудью и согнутыми коленями.
— Что именно тебе осточертело?
— Эта твоя… твоя… — Люк замялся в поисках слова и наконец выдал: — Обидчивость.
— По-твоему, раз меня оскорбляют проявления оголтелого расизма и гомофобии, значит, я обидчивая?
Люк обхватил руками голову, зажав уши, словно в комнате стоял невообразимый гвалт, и зажмурился. Потом открыл глаза и выпалил:
— Я буду спать в домике для гостей.
Стащив с кровати подушку, он вышел вон из спальни.
Спать мне все равно не хотелось, и я углубилась в чтение. На рассвете, когда солнце лениво протянуло желтые лучи сквозь ставни, я перевернула последнюю страницу «Последнего присяжного» и принялась за «Вердикт», отчитав почти сто страниц прежде, чем за стенкой зашумел душ. Люк крикнул миссис Харрисон, чтобы она поджарила ему глазунью. Крикнул нарочно, дав мне понять, что попал в дом, не заходя в мою спальню, потому что с самого утра решил со мной не разговаривать. Ненавидя себя, я загнула уголок страницы, проведя пальцем по свежему сгибу, и направилась к двери ванной. С каждым шагом плеск воды усиливался, а я ненавидела себя все больше. Отдернув занавеску, я вошла в душевую кабинку. Люк обхватил мои бедра руками, даруя помилование, и прижал к себе, к жестким намокшим волосам на лобке.
— Извини, — сказала я. На моих губах собирались капельки воды. Заставить себя извиниться было нелегко, но бывало и хуже. Я уткнулась лицом ему в ложбинку меж ключицами, вдыхая тепло распаренной кожи, душной, словно нью-йоркский тротуар в середине лета.
После гулянки у Дина мама на две недели посадила меня под замок. «Умора», любит приговаривать она после каждой шуточки в сериале «Друзья». Про наказание, которое она для меня выдумала, я могла сказать то же самое — умора. Да уж, мало я «повеселилась» у Дина, так еще и попала под домашний арест.
И все-таки за обеденным столом в школе меня терпели, в первую очередь благодаря Хилари и Дину. Новость о том, что до конца месяца мне запретили выходить из дома, кроме как в школу, была приняла с облегчением. Значит, им не придется срочно что-то решать на мой счет. Пока я на «карантине», у них есть время поразмышлять, не заразна ли я?
По необъяснимой причине Хилари ко мне привязалась. Может, потому что я подпитывала и культивировала ее дурацкий подростковый индивидуализм, или из-за того сочинения, за которое она получила «отлично» после того, как я фактически переписала его заново. Какая разница. Что бы ей ни было нужно от меня, она это получит.
Когда Оливия узнала про вечеринку у Дина, она напустила на себя равнодушный вид, будто ей наплевать на то, что я ни словом не обмолвилась о приглашении и переспала с Лиамом, хотя она сама имела на него виды.
— Хорошо погуляли? — щебетнула она и быстро-быстро заморгала, словно фальшивая ухмылка на ее лице сделается от этого более искренней.
— Да, наверное… — Я развела руками, и Оливия рассмеялась, на этот раз от души. Хоть что-то.
В кино самых популярных девушек школы играют фигуристые красотки с фантастическими пропорциями куклы Барби, однако в Брэдли и других частных школах с похожим ученическим контингентом это правило не работало. Оливия принадлежала к тому типу миловидных девушек, о которых пожилые женщины неизменно замечают: «До чего очаровательная барышня!» Ее щеки заметно краснели, когда она выпивала, а нос был испещрен черными точками и к концу дня блестел от кожного жира. Лиам не стал бы за ней ухаживать по собственному желанию, значит, симпатию предстояло ковать вручную.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу