Джессика Кнолл - Счастливые девочки не умирают

— Да, — кивнула я. — Та, где Артур с отцом.

Лицо миссис Финнерман сразу посуровело. Даже морщины утратили мягкость и резко обозначились, как трещины на стекле.

— Откуда она у тебя?

Я понимала, что нужно соврать, но у меня все выветрилось из головы. Я никак не могла придумать, как выкрутиться, чтобы не огорчать миссис Финнерман. И я сказала правду.

— Мы поругались, и я схватила фотографию, чтобы позлить Артура. Напрасно я это сделала. — Я уставилась на чашку с холодным кофе. — Мне так и не удалось ее вернуть.

— Верни мне ее, — потребовала миссис Финнерман.

— Конечно, верну, — заверила я. — Мне так…

Миссис Финнерман внезапно вскрикнула.

— Ай! — И грохнула чашкой о столик. Мутно-желтый чай выплеснулся на стопку газет. — Ай-ай!

Миссис Финнерман зажмурилась и сжала руками виски.

— Кейтлин! — воскликнул Аарон.

— Миссис Финнерман! — вскричала я.

— Лекарство, — простонала она. — На раковине.

Мы с Аароном метнулись в кухню. Он первым добрался до раковины.

— Не могу найти! — крикнул он, расшвыривая в стороны какие-то бутылки и губки для мытья посуды.

— В ванной! — сдавленно откликнулась миссис Финнерман.

На этот раз я опередила Аарона, потому что знала, где находится ванная. На краю раковины стоял оранжевый флакон с прикрепленным к нему рецептом: «Принять одну таблетку при первых признаках боли».

— Вот. — Я вытряхнула одну таблетку себе на ладонь. Кто-то из съемочной группы протянул бутылку с водой, и миссис Финнерман приняла свое лекарство.

— Опять мигрень. — Раскачиваясь из стороны в сторону и сжимая голову побелевшими пальцами, она зарыдала. — Не знаю, почему я решила, что смогу. Не надо было соглашаться. Это слишком. Слишком.

— Тебя подвезти? — предложил Аарон, когда мы вышли на улицу.

— Я на машине, спасибо, — отказалась я.

Аарон, прищурившись, оглядел дом, освещенный последними косыми лучами заходящего солнца. Когда-то, задолго до того, как тут появился Артур, это было прекрасное изысканное строение. Интересно, каким его видели ученицы пансиона Брэдли, прибывшие сюда из разных уголков страны, чтобы получить первоклассное образование и пустить его в трубу, выйдя замуж и нарожав детей.

— Не хочу тебя обидеть, — промолвил Аарон, — но мне кажется, на ее долю выпало самое тяжкое испытание.

С ветки слетел пожелтевший листок.

— Я не обижаюсь. Я всегда так думала. Остальные хотя бы погибли достойно.

— Достойно? — переспросил Аарон. Помолчав немного, он понимающе кивнул.

— Все жалеют невинную жертву. Но я лишена этой привилегии. — Я едва не расплакалась от чувства жалости к себе.

Я сказала это не Аарону, а Эндрю — вчера вечером, сидя на краю кровати в его бывшей детской. Его родители уехали к морю. Они всегда выезжали в пятницу ночью, чтобы избежать пробок. Может, заедем к нему, выпьем, а потом я вернусь в гостиницу, предложила я, когда мы ввалились в его машину, тяжело дыша после пробежки вверх по школьной лестнице.

Эндрю, нахмурившись, уставился на меня.

— В чем дело? — удивилась я.

— У тебя что-то в волосах. — Он протянул руку к моим локонам и, нащупав что-то, потянул меня за прядь. У меня голова пошла кругом. — Похоже на щепку. Наверное, прицепилась, когда мы прятались под столом.

В доме его родителей мы выпили водки и, пройдясь по комнатам, очутились в бывшей детской. Разговор вновь завертелся вокруг Люка. И вновь я попыталась объяснить, почему Люк является подтверждением того, что я достойный, порядочный человек.

— Люк Харрисон не женился бы на убийце, — сказала я. — Он меня исправит. Мне нужно, чтобы меня исправили.

Эндрю присел рядом, соприкоснувшись со мной бедром. Порой в метро я попадаю в такую давку, что меня сжимают с обеих сторон. У других людей тесный физический контакт с незнакомым человеком обычно вызывает возмущение, а я втайне этому радуюсь. Тепло соседних тел действует на меня успокаивающе, я даже могу задремать на плече у незнакомца.

— Ты хоть любишь его? — спросил Эндрю, и у меня задрожали веки от усталости, пока я думала, как ответить.

Я различаю гнев, ненависть и разочарование, как ткани, на ощупь: вот это шелк, это — бархат, а это — хлопок. Но ощущения от любви к Люку давно забылись.

Я вложила ладонь в громадную лапищу Эндрю, и он повертел мое обручальное кольцо.

— Я слишком устала, чтобы ответить, — вздохнула я.

Эндрю помог мне лечь. Из моих глаз выкатились несколько слезинок, и я громко всхлипнула, безрезультатно пытаясь дышать носом. Я так разнервничалась, что меня бросило в жар. Меня наверняка сочли бы больной и не пустили бы в школу. Эндрю коснулся моего горячего, вспотевшего лба, встал, выключил свет и не без труда приоткрыл окно. Послышался невнятный гул улицы, и через секунду меня окатило прохладой.