Джессика Кнолл - Счастливые девочки не умирают

Летом, когда я закончила восьмой и перешла в девятый класс, я целыми днями слушала, как мама на все лады расхваливает пригороды Мейн-Лайн, лежащие по ту сторону старой Пенсильванской железной дороги. «Такое форсовое место», — заверяла она, добавляя, что я сама увижу, как живут другие, когда переведусь в тамошнюю школу. Словечко «форсовый» было мне в новинку, однако по тому, как мама понижала голос, я догадалась, что оно означает. Мама произносила его с той же вкрадчивой хрипотцой, что и продавщица в отделе женской одежды, когда втюхала маме кашемировый шарф, бывший ей не по средствам: «Он богато смотрится». «Богато». Волшебное словцо. Папа был иного мнения, когда мама попробовала и ему втереть то же самое, вернувшись с шарфом домой.

С первого класса я посещала женскую католическую школу Святой Терезы на Холме в городке, начисто лишенном признаков аристократизма, поскольку лежал он в двадцати пяти километрах от ближайшего пригорода, где обитала денежная аристократия. Конечно, я росла не в трущобах, — просто среди убийственно заурядных представителей среднего класса, мнящих себя сливками общества. Тогда я не подозревала, что у денег может быть возраст, что старые деньги «с историей» неизмеримо лучше. Мне казалось, что богатство — это блестящий «бумер» красного цвета (взятый в аренду) и аляповатый домище с пятью спальнями (заложенный и перезаложенный). Хотя нашего дутого капитала не хватало даже на однотипные безвкусные хоромы.

Настоящая учеба началась утром второго сентября 2001 года, когда я, вытирая потные ладошки о штаны, впервые переступила порог гуманитарного корпуса старшей школы Брэдли в Брин-Мор, пригороде Филадельфии. А все благодаря траве (попросту «травке», если хотите вогнать меня в краску, как папа). Если бы я сказала «нет», бегать бы мне по школьному двору католической школы, сверкая лоснящимися от масла для загара ляжками из-под кусачей шерстяной юбки, бездарно растрачивая один день за другим. Затем бы последовало венчание в Атлантик-сити, свадебка в аккуратной церквушке и претенциозные фотографии голенького карапуза — еще одна заурядная жизнь, каких полно на Фейсбуке.

Все началось с того, что мы с подружками решили «курнуть», — как-никак, мы уже в восьмом классе! — и, собравшись вчетвером у моей закадычной подружки Леи, вылезли на крышу через окно ее спальни. Там мы свернули косяк, который перекочевывал из одних напомаженных губ в другие. Ощутив чрезмерную реальность собственного тела — даже ногтей! — я чуть не задохнулась от испуга.

— Мне нехорошо, — захлебываясь от смеха и слез, выдавила я. Лея, тщетно пытавшаяся меня успокоить, сама зашлась в припадке истеричного хохота.

Мать Леи пришла разведать, что у нас за возня. В полночь она позвонила маме и гробовым голосом проговорила в трубку: «Кажется, девочки во что-то ввязались».

Поскольку я рано созрела и уже в пятом классе выглядела как Мэрилин Монро, родители уверовали, что именно я — мозговой центр нашего девичьего наркосиндиката. Ведь по мне сразу было видно, что я непутевая. Из королевы небольшого, всего в сорок человек, класса я в одночасье превратилась в назойливую муху, которую так и норовили прихлопнуть. Даже девочка, которая имела обыкновение совать в ноздри жареную картошку перед тем, как отправить ее в рот, не хотела сидеть рядом со мной.

В конце концов слух докатился до школьной администрации. Маму с папой вызвали к директрисе, людоедского вида женщине по имени сестра Иоанна, которая заявила, что мне придется подыскать другую школу. Мама фыркала всю дорогу домой и в конце концов решила отправить меня в одну из «элитных» частных школ в Мейн-Лайне: так больше шансов поступить в университет Лиги Плюща и выйти замуж за большие деньги. «Мы им покажем», — торжествующе заявила она, вцепившись в руль, словно в бычью шею сестры Иоанны. Переждав немного, я шепотом спросила: «А в Мейн-Лайне мальчики будут?»

На той же неделе мама забрала меня из школы пораньше, и через сорок пять минут мы очутились в самом сердце зеленого, увитого плющом Мейн-Лайна, где находилась школа Брэдли — частная, внеконфессиональная школа с совместным обучением. Председатель приемной комиссии дважды упомянула, что здесь, в Брэдли, училась первая жена Сэлинджера. Тогда, в начале двадцатого века, это был пансион для девочек. Я приберегла сей любопытный факт на будущее и неизменно выкладывала его во время собеседований с потенциальными работодателями и свекрами. «Да-да, я ходила в школу Брэдли. Кстати, вы знали, что там училась первая супруга Сэлинджера?» Быть невыносимой можно, только если сама знаешь, что невыносима. По крайней мере, это меня оправдывало в собственных глазах.