Мэри Карр - Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду

Я несколько минут играла с котом. Я трогала его живот, а он ловил лапами мою руку.

– Он хочет, чтобы его потянули, – заявил отец. Он приучил кота к тому, что перед прогулкой его растягивают. Для этого отец брал кота за передние и задние лапы и несильно тянул в длину. И во время этого процесса отец приговаривал: «Бог ты мой, какой длинный кот!» После совершенной процедуры отец отпустил кота, который чинно вышел из кухни.

Отец прикурил сигарету и зажмурился от дыма. Я не планировала просить его бросить пить, но что-то в легком дискомфорте отца от дыма подвинуло меня на то, чтобы я это сделала.

Я сказала ему, что алкоголь его убивает. Сказала, что люблю его и не хочу, чтобы он умирал.

Мы оба молчали. Я наклонила голову словно в ожидании удара. Однако отец не стал со мной спорить. Его реакция оказалась гораздо хуже – он просто пожал плечами.

– Мне насрать, – ответил он. Обсуждать все это бесполезно. Он такой, какой он есть, и все тут.

Его мысли остались для меня загадкой. Я почувствовала в нем такую необъятную и страшную темноту, что его самым большим подарком стало то, что он пытался оградить меня от нее, а самым большим разочарованием – то, что он до конца не смог этого сделать.

– Пойду посмотрю, что там с машиной, – сказал он, выпрямился и вышел. Он шел по выложенной белыми камнями и обсыпанной красным гравием тропинке. Я смотрела, как он удаляется и входит в гараж.

К тому времени, когда у него произошел удар, он превратился в карикатуру на самого себя. Более десяти лет он просидел на стуле у стойки бара «Американский легион», словно был к нему приклеен. Эти стулья у стойки бара были словно восклицательные знаки, которые стоят на пути к забвению.

Я вошла в здание больницы. В лобби было пусто. Много лет назад я работала в этой больнице волонтером – помощником медсестры. Тогда в лобби госпиталя не было свободного стула, потому что на каждом сидели мамы с описанными младенцами.

Прошло десять лет, и вот теперь здесь не было никого. Я прошла мимо автоматов по продаже напитков, рядов пустых кроватей без матрасов и несколько конторок, за которыми никто не сидел. Около входа в отделение интенсивной терапии уборщик медленно возюкал шваброй сосредоточенными движениями, словно дзэнский монах.

Мать сидела в пластиковом кресле напротив палаты отца и курила длинную коричневую сигарету «Море» под вывеской, однозначно заявлявшей «Не курить».

– Я уже сказала им, что они могут меня арестовать, – заметила мать. Лиша подняла глаза к небу. Сестра должна была ехать домой, чтобы приготовить ужин для мужа и детей. В руках у нее были ключи от машины и список вещей, которые я должна была сделать.

– Может, тебе удастся заставить его поесть, – сказала она. – То, что мы принесли, он есть не стал.

Обычно людям кажется, что человек, лежащий в больничной койке, становится меньше ростом, но казалось, что отец даже внутри пластиковой и прозрачной кислородной палатки стал еще больше. От многолетней физической работы его тело было жилистым и мускулистым. Кто-то намазал его голову гелем для волос и причесал. Единственным звуком в комнате было шипение поступающего кислорода. В углу стоял кардиомонитор с грязно-зеленой картинкой на экране. В вену была воткнута иголка капельницы. Отец выглядел, как спящая мраморная статуя или как саркофаг из гробницы фараона в музее.

Я просунула руку внутрь кислородной палатки, чтобы к нему прикоснуться. Его глаза были закрыты, а губы белыми. Потом я приподняла край палатки и засунула голову. Внутри воздух был свежим, как на вершине горы Монблан.

– Папа? – позвала его я.

В двери появилась голова медсестры, и мне сказали, чтобы я заканчивала с глупостями. Медсестра подошла к кровати отца и проверила его пульс.

Отец немного приоткрыл глаза, а потом приподнял руку. Трясущимся пальцем он слегка ткнул в пластиковую стенку кислородной палатки, словно хотел ко мне прикоснуться. Потом его рука тяжело упала на одеяло.

– Ееет, – сказал он.

– Привет, папа, – бодренько приветствовала его я.

– Черт подери, – ответил он. – Яма.

Я ответила ему, что мать сидит у дверей палаты и разговаривает с медсестрой. Своей здоровой рукой он ощупал свою парализованную руку, словно слепой, а потом переложил ее с матраса себе на бок. Но бездействующая рука не удержалась и снова соскользнула на матрас, как мертвая рыба.

– Паста, – сказала я и спросила. – Будешь пасту?

Он наморщил нос.

– Дерьмо, – ответил он и снова принялся ощупывать свою парализованную руку, словно пытаясь найти ответ на волнующий его вопрос.