Трумен Капоте - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Хладнокровное убийство

На следующий день, в среду, начался собственно суд; впервые в зал были допущены обычные зрители, и оказалось, что мест не хватает, чтобы вместить хоть малую часть тех, кто торчал под дверью. Лучшие места были зарезервированы для двадцати представителей прессы и для таких персон, как родители Хикока и Дональд Калливен (который по просьбе адвоката Перри приехал из Массачусетса, чтобы выступить свидетелем о моральном облике подсудимого Смита в качестве бывшего армейского друга). Ходили слухи, что на суде будут присутствовать две оставшихся в живых дочери Клаттера; но они не появились, и вообще ни на одном заседании их не было. Семью представлял младший брат мистера Клаттера, Артур, который приехал ради этого за сто миль. Корреспондентам он сказал: «Я только хочу посмотреть на них хорошенько, хочу понять, что же это за скоты. Так бы и разорвал их на кусочки». Он сел прямо за спиной у подсудимых и уставился на них таким пристальным взглядом, как будто хотел написать их портреты по памяти. Потом, как Артур Клаттер того и добивался, Перри Смит обернулся и посмотрел на него — и узнал лицо, очень похожее на лицо человека, которого он убил: те же спокойные глаза, узкие губы, твердый подбородок. Перри, у которого во рту была жвачка, перестал жевать; он опустил глаза, и прошла минута, прежде чем его челюсти снова медленно начали двигаться. Если не считать этого эпизода, Смит и Хикок изображали полную незаинтересованность и безучастность; они с вялым нетерпением жевали резинку и постукивали носками башмаков, а тем временем штат вызвал своего первого свидетеля.

Нэнси Эволт. После Нэнси — Сьюзен Кидвелл. Девушки описали то, что они увидели, войдя в дом Клаттеров в воскресенье 15 ноября: тихие комнаты, пустой кошелек на полу кухни, солнечный луч в спальне и свою одноклассницу, Нэнси Клаттер, лежащую в луже собственной крови. Защита отказалась от перекрестного допроса и такой же политики придерживалась в отношении трех следующих свидетелей (отца Нэнси Эволт, Кларенса, окружного шерифа Робинсона и коронера округа, доктора Роберта Фентона), каждый из которых добавил к рассказу о событиях того солнечного ноябрьского утра свои подробности: обнаружение всех четырех жертв, описание их вида, а доктор Фентон назвал клинический диагноз — «смерть, вызванная серьезными повреждениями мозга и жизненно важных внутричерепных структур, полученными вследствие ружейного выстрела».

Потом вышел Ричард О. Роледер.

Роледер — главный следователь полицейского управления Гарден-Сити. Он увлекается фотографией и в этом деле добился большого мастерства. Это Роледер сделал снимки, на которых стали видны следы сапог Хикока в подвале Клаттеров, следы, которые смог различить фотоаппарат, хотя глаз не различал. И именно он фотографировал трупы на месте преступления, он сделал те фотографии, над которыми так долго размышлял Элвин Дьюи, пока убийства еще не были раскрыты. От Роледера требовалось лишь, чтобы он признал, что эти снимки сделаны им, поскольку обвинение предложило предъявить их в качестве свидетельства. Но защитник Хикока возразил: «Единственное, ради чего нам предъявляют эти фотографии, это чтобы повлиять на присяжных и пробудить в них гнев». Судья Тэйт отмел возражение и позволил свидетельствовать фотографиям, то есть разрешил показать их жюри.

Пока присяжные рассматривали снимки, отец Хикока, обращаясь к журналисту, сидевшему с ним рядом, сказал: «Ну и судья! Ни разу еще не видел такого предубежденного человека. Бессмысленный суд. С таким-то председателем! Да ведь он же нес гроб на похоронах!» (На самом деле Тэйт был лишь шапочно знаком с жертвами и вообще не присутствовал на их похоронах.) Но в тишине зала мистер Хикок был единственным, кто что-то произнес вслух. Всего было семнадцать фотографий, и пока их передавали из рук в руки, лица присяжных заседателей отражали произведенное снимками впечатление: один человек покраснел, как будто ему дали пощечину, а некоторые, бросив на фотокарточки первый взгляд, явно не испытывали желания рассматривать их все; казалось, что фотографии заставили их наконец реально взглянуть на те истинные и прискорбные события, которые произошли с их соседом, его женой и детьми. Это ошеломило их и привело в ярость, а люди действия — такие, как фармацевт и управляющий кегельбана, — посмотрели на ответчиков с полным презрением.

Старший мистер Хикок вновь устало покачал головой и снова пробормотал: «Никакого смысла. Нет никакого смысла в этом судилище».