Геннадий Прашкевич - Русский хор

Это же кавалер Анри Давид так говорил — менуэт.

Значит, все сбудется. Значит, и резвый контрданс прозвучит.

Раскрыв рот, смотрел на веселых дам. Стянуты узким костяным кирасом, исчезающим в фишбойне, башмаки на каблуках в полтора вершка вышины. Смотрел на кавалеров в алонжевых напудренных париках, на каждом широкие матерчатые шитые кафтаны, стразовые пряжки на башмаках. Платья у некоторых дам были одной с корсетом материи — с длинным хвостом, парчовые или штофные, шитые золотом, серебром, сплошь унизанные жемчугами и драгоценными каменьями, как на другой день пересказывал Алёша пораженному Ипатичу.

Потом пробилось сквозь марево:

«Нам прежде всего маринеры нужны».

Голос сиплый, чужой, будто прокуренный.

А в ответ твердый голос кригс-комиссара Благова:

«Я лично привез недорослей почти сто душ. Из них ладных вырастим маринеров».

Голоса отдалились, а дамы и кавалеры все летели и летели по зале крэгом, рондо, наверное, не обманул француз, все как в истинном парадизе.

Голоса снова приблизились.

«Дураков привез? Сопли мотать?»

«Умеючи и из дурака можно вырастить мастера».

«Врешь! — тот же голос. — Где твои недоросли? Кого зови сюда».

Алёша вздрогнул и обернулся. Как сквозь туман, огромного роста человек пристально смотрел на него. Глаза темные, в каждом зрачке по свече, щека и усы дрогнули, вдруг помертвев, рванул за плечо кригс-комиссара:

«Подкопы строишь?»

«Этого нет. Чисто игра природы».

«Какой уроженец? Какого дистрикта?»

Алёше показалось, что полковник сейчас ударит его, но ответил.

«Будем учить недоросля, — негромко повторял кригс-комиссар, не хотел с чем-то неведомым страшным смириться. — Будем учить. А природа что? В кунсткамере и не такое увидишь. Недоросль сей из Зубовых. Не глуп. Пойдет в Голландию с русскими командирами».

«Кто видел этого недоросля?»

«У меня живет, не выпускаю никуда».

Полковник поманил пальцем Алёшу:

«Каких морских птиц знаешь?»

Алёша ответил:

«Чайку».

«Зачем ее?»

«Кричит пронзительно, скрашивает непогоду».

«А северные ветры какие знаешь?» — Было видно, что усатого интересуют совсем не ветры, ярость раздувала его как быка. Видел что-то свое — другим невидимое, сильными прокуренными пальцами отвел со лба Алёшины волосы.

«Полуночник… Северяк… Холодик…»

«А каким блоком якоря тянут?»

«Этого пока не знаю».

«Хвалю, правду говоришь».

И опять новый вопрос, без перерыва:

«Кто держит табель на военном судне?»

По бешеным глазам понял, что выпячивать незнание больше не нужно.

Ответил скромно: «Секретарь повинен держать табель в добром порядке».

«Молчи! Молчи! — Усатый всей ладонью толкнул Алёшу в лицо. Сквозь общий шум крикнул кригс-комиссару: — В Пруссию, в Венецию — куда подальше. За свой счет! За столь преступное сходство сам плати!»

Опять это сходство. Понять ничего не мог.

Кригс-комиссар даже пожаловался: «Прости, Пётр Алексеевич. Вот весь как есть в издержках. Лошадей менял, недорослей вез в столицу. А недавно дивную Венус прикупил в вечном городе. Дворянин я бедный, под Азовом потерял ногу, левая рука сохнет. Когда бы не твое государево жалованье, то, здесь живучи, и есть было бы нечего».

Усатый снова уставился в замершего Алёшу:

«Что умеет? К чему способен? Знает ли грамоту?»

И голос кригс-комиссара: «Знает грамоту, рисовать способен».

И в ответ голос пронзительный, сиплый, уже отдаляющийся: «Не шути, Благов, ой не шути. Нам и повесить тебя не скушно. Незамедлительно отправь недоросля подальше, совсем далеко, может в Венецию. Пусть ухватывает нужное, а то спальники, которых туда посылал, выуча один лишь компас, на том остановились. Этого избегать. Пусть учится языкам, философии, географии, математике. Пусть пробует какие парсуны писать, делать план огородам и фонтанам. Пусть режет на прочных камнях статуры и всякие другие притчи, льет фигуры из меди, свинцу и железа, какой бы величин нам ни захотелось. Сам проверю. А узнаю, что по молодости лет делает банкеты про нечестных жен, повешу!»

И донеслось уже совсем издали: «Вернется недоросль таким, какой есть, в измене тебя уличу, Благов!»

«Отправь недоросля подальше…»

«Нам и повесить тебя не скушно…»

«Вернется недоросль таким, какой есть, в измене тебя уличу…»

Да что же это такое? Какое такое преступное сходство? С кем? В чем? Кригс-комиссар ничего толком не объяснял, только отводил глаза. «Поступай, Алёша, как я скажу. — Каким-то особенным образом подчеркнул это я . — Хорошо учи то, что надобно. Помни о возвращении, а то ведь было уже — отправляли. При Годунове восемнадцать отпрысков поехали к немцам в Любек, но потом стало не до них, даже след затерялся. А у тебя, Алёша, еще сложней. У тебя, — посмотрел в упор, — все гораздо сложней. Тебе вернуться надо, и вернуться другим . — Опять изумленно посмотрел ему в глаза. — Учи чертежи, карты, компасы, прочие признаки морские. Тебе, как никому другому, надо хорошо знать снасть, инструмент, паруса, бомбардирству учиться. Ты же сам слышал, как было сказано: вернется недоросль таким, какой есть, в измене уличу!»