Роальд Даль - Остановка в пустыне

— Вода закипает, — торжественно объявил владелец лавки.

— Пусть покипит, — сказал я ему, — ещё минут восемь. Ты что, хочешь, чтобы я тифом заболел?

Сам я никогда не пью простую воду, если можно этого избежать, какой бы чистой она ни была. Простая вода не имеет вкуса; я, конечно, пью чай или кофе, но всё же стараюсь устроить так, чтобы для их приготовления использовали бутылочную «Виши» или «Мальверн». Я стараюсь не употреблять воды из-под крана. Вода из-под крана — дьявольское зелье. Часто это ни больше ни меньше чем очищенные сточные воды.

— Скоро эта вода превратится в пар, — улыбнулся хозяин зелёными зубами.

Я сам поднял чайник и перелил содержимое в канистру.

Вернувшись в лавку, я купил шесть апельсинов, небольшой арбуз и английского шоколаду в добротной упаковке. Затем возвратился в «лагонду». Наконец-то.

Через несколько минут я ехал по шаткому мосту через Суэцкий канал чуть выше озера Тимзак; впереди лежала плоская сверкающая пустыня, и узкая гудроновая дорога чёрной лентой уходила к самому горизонту. Я сбавил скорость до обычных шестидесяти пяти миль в час и открыл боковое окно. Воздух, ворвавшийся в салон, был подобен дыханию раскалённой печи; время близилось к полудню, и солнце нещадно жгло крышу машины. Термометр показывал 103 градуса по Фаренгейту. Но, как вам известно, немного тепла мне никогда не помешает, если я сижу спокойно и одет соответствующим образом, — а сейчас на мне были кремовые льняные брюки, тонкая белая рубашка и галстук из паучьего шёлка очаровательного зелёного цвета. Я чувствовал себя вполне уютно и в полной гармонии с миром.

Минуту-другую я забавлялся мыслью en route исполнить ещё одну оперу на сей раз я был настроен на «Джоконду», — но, пропев две строчки вступительного хора, я начал слегка потеть, а посему опустил занавес и закурил сигарету.

Я проезжал через самые скорпионьи в мире места, и мне не терпелось остановиться и порыскать по округе, прежде чем я доберусь до заправочной станции в Вир-Ровд-Салиме. С тех пор как час назад я покинул Исмаилию, мне не встретилось ни одной машины, ни одного живого существа. Это радовало. Синай — настоящая пустыня. Я затормозил на обочине дороги и выключил мотор. Мне хотелось пить, и я съел апельсин. Затем надел белый тропический шлем и медленно выбрался из машины, моей уютной раковины краба-отшельника, на солнце. Минуту я стоял неподвижно посреди дороги, жмурясь от окружающего меня ослепительного сияния.

Жгучее солнце, огромное раскалённое небо и под ними со всех сторон бледное море жёлтого песка — ландшафт не совсем из этого мира. Вдалеке, к югу от дороги, виднелись горы, голые, терракотового цвета горы, отливающие синью и пурпуром; они неожиданно поднялись из пустыни и истаяли в жарком мареве на фоне неба. Стояла всепоглощающая тишина. Ни голосов птиц, ни стрёкота насекомых, и у меня появилось странное чувство, будто я, как божество, здесь один посреди великолепия этого знойного нечеловеческого ландшафта, будто я на другой планете, на Юпитере или на Марсе, или в ещё более уединённом и пустынном месте, где не растёт трава и облака не багровеют.

Я подошёл к багажнику машины и вынул морилку для насекомых, сачок и лопатку. Затем свернул с дороги и ступил на раскалённый песок. Я медленно прошёл ярдов сто в глубь пустыни, обшаривая глазами землю. Я искал не скорпионов, а норы скорпионов. Скорпион — криптозойское, ночное существо и днём скрывается либо под камнем, либо в норке, в зависимости от вида. Только после захода солнца он выползает на охоту.

Скорпион, которого я искал, opisthophthalmus — норный, и поэтому я не стал зря тратить время и переворачивать камни. Я высматривал только норы. За первые десять-пятнадцать минут я ничего не нашёл, но жара становилась нестерпимой, а я волей-неволей решил вернуться к машине. Обратно я шёл очень медленно, вглядываясь в землю, и, уже дойдя до дороги, неожиданно увидел в песке скорпионью нору всего дюймах в двенадцати от обочины.

Я положил морилку и сачок на песок рядом с собой. Затем с помощью лопатки начал очень осторожно разгребать песок вокруг входа в нору. Эта операция не менее волнующая, чем охота за сокровищами, охота с той самой дозой опасности, которая необходима, чтобы разогнать кровь. Чем глубже я копал, тем сильнее билось моё сердце.

И вот… вот она!

О Господи, что за громадина! Гигантская самка скорпиона, но не opisthophthalmus, что я сразу же понял, а другой вид крупного африканского обитателя нор. А на её спине (слишком невероятно, чтобы быть правдой) кишели один, два, три, четыре, пять… всего четырнадцать малышей. Мать была не меньше шести дюймов! Дети размером с маленькие револьверные пули. Она уже увидела меня — первого человека в своей жизни, и её клешни были широко раскрыты, хвост закручен высоко над спиной в виде вопросительного знака, готовый ударить. Я взял сачок, быстро просунул под неё и вычерпнул из песка. Она бешено дёргалась, извивалась и била кончиком хвоста во все стороны. Я увидел каплю, скатившуюся через ячейку сачка на песок. Я очень быстро перенёс скорпиониху вместе с потомством в морилку и закрыл крышку. Затем достал из машины эфир и закапывал его через металлическую сетку в крышке, пока дно морилки не пропиталось им.