Роальд Даль - Остановка в пустыне

«Лагонда» плавно двигалась сквозь ночь. А теперь опера. Какая? Я был настроен на Верди. «Аида»? Разумеется! Именно «Аида» — египетская опера. Как нельзя более кстати.

Я начал петь. В ту ночь я был в отличной форме — голос звучал просто великолепно. Я дал себе волю. Это было восхитительно; проезжая через маленький городок Бильбейз, я был самой Аидой пел «Numi pieta» [3] Боги мои, я вас молю (ит.) . прекрасный финальный пассаж первой сцены.

Через полчаса в Загазиге я был уже Амонасро, молящим царя Египта сохранить жизнь эфиопским пленникам в «Ma tu, re, tu signore possente» [4] Но ты, справедливый царь, будь милостив к нам (ит.) . .

Проезжая через Эль Аббасу, я был Радамесом, исполняющим «Fuggiam gli adori nospiti» [5] Бежим от этих стен (ит.) . , и на сей раз открыл окна машины, чтобы эта несравненная, любовная песнь могла достичь ушей феллахов, храпящих в своих лачугах, и, может быть, даже смешаться с их снами. Когда я въезжал в Исмаилию, было шесть часов утра и солнце высоко стояло в молочно голубом небе, но сам я вместе с Аидой был всё ей заточён в ужасной темнице, выпевая «О terra, addio; addio valle di pianti» [6] Прощай, земля, прощай, приют всех страданий (ит.) . .

Как быстро закончилось путешествие. Я подъехал к отелю. Служащие только начинали шевелиться. Я заставил их шевелиться быстрее и получил лучшую из имевшихся там комнат. Простыни и одеял на кровати выглядели так, будто на них двадцать пят ночей подряд спали двадцать пять немытых египтян; я стянул их собственными руками (после чего натёр руки антисептическим мылом) и заменил собственным постельным бельём. Затем я завёл будильник и проспал два часа крепким сном.

На завтрак я заказал тосты и яйцо пашот. Когда блюдо прибыло поверьте, у меня поднимается тошнота, даже когда я пишу об этом, — я увидел что на желтке лежит иссиня-чёрный курчавый волос дюйма три длиной. Это было уж слишком. Я вскочил из-за стола и бросился вон. Швырнув кассиру деньги, я крикнул «Addio, addio valle di pianti» и с этими словами отряхнул грязный прах отеля со своих ног.

Ну а теперь Синайская пустыня. Какая благодатная перемена ждала меня. Настоящая пустыня — это одно из наименее загрязнённых мест на земле, и Синай не исключение. Дорога через него — узкая полоса чёрного гудрона на протяжении ста сорока миль с одной заправочной станцией и кучкой лачуг на полпути до Иерусалима в местечке под названием Бир-Ровд-Салим. И всё. Остальное — абсолютно необитаемая пустыня. Обычно в это время года стоит жара, и необходимо иметь при себе питьевую воду на случай поломки машины. Поэтому я остановился у какой-то лавки на главной улице Исмаилии, чтобы наполнить запасную канистру. Я вошёл и обратился к хозяину. У него была ужасная трахома. Сыпь на поверхности нижних век была такая, что веки наползали на глазные яблоки, — устрашающее зрелище. Я спросил, не продаст ли он мне галлон кипячёной воды. Он подумал, что я спятил, и ещё больше уверовал в это, когда я настоял на том, чтобы проследовать за ним в мрачную кухню, дабы убедиться, что он всё сделает как надо. Он наполнил чайник водой из-под крана и поставил его на керосинку. Она едва теплилась. Владелец лавки всем своим видом показывал, что очень гордится ею и её работой. Он стоял и, склонив голову на плечо, с восхищением смотрел на керосинку. Затем он ясно дал мне понять, что лучше бы мне уйти из кухни и подождать его в лавке. Он сказал, что, когда вода закипит, он её принесёт. Я отказался. Я стоял и, как лев, следил за чайником, а тем временем перед моими глазами во всём её ужасе возникла утренняя картина: яйцо, желток и волос. Чей это волос прилип к желтку яйца, поданного мне на завтрак? Конечно, это был волос повара. А когда, о Боже, этот повар в последний раз мыл голову? Скорее всего, никогда. Отлично. Тогда у него наверняка вши. Но вши сами по себе не вызывают выпадения волос. Однако что явилось причиной попадания волоса повара на крутое яйцо, пока он этим утром выкладывал его из кастрюли на мою тарелку? Любое явление имеет причину. А в данном случае причина более чем очевидна. Голова повара была покрыта гнойной сыпью. И следовательно, волос, длинный чёрный волос, который я мог легко проглотить, не будь я начеку, тоже кишел миллионами и миллионами живых патогенных кокков, точное учёное название которых я, к счастью, позабыл.

Вы спросите: мог ли я быть абсолютно уверен, что повар покрыт гнойной себорейной сыпью? Нет, абсолютно нет. Но в таком случае у него непременно был стригущий лишай. А что это значит? Я слишком хорошо знал, что это значит. Это значит, что десять миллионов микроспор оседлали его жуткий волос, готовые войти мне в рот. Меня начало подташнивать.