Роальд Даль - Прогулки пастора

— Да, — ответил Рамминс, — Берт красил.

— Очень разумно поступили. Белый он не кажется таким громоздким.

— Крепкая вещь, — вставил Рамминс. — И резьба неплохая.

— Машинный способ, — свысока отозвался мистер Боггис, наклоняясь, чтобы разглядеть поближе затейливую работу, — за милю видно. И всё-таки согласен, он очень мил. У него есть свои достоинства.

Он пошёл было дальше, но вдруг остановился и медленно вернулся обратно. Он приложил кончик пальца к середине подбородка, наклонил голову набок и нахмурился, будто глубоко задумавшись.

— Знаете что? — Он говорил так лениво, что голос его к концу каждой фразы почти замирал. — Я вдруг вспомнил… Мне давно нужны ножки вроде этих. Дома у меня есть занятный стол, низкий такой, какие ставят перед диваном, что-то вроде кофейного столика. В последний Михайлов день, когда я переезжал в другой дом, бестолковые грузчики повредили у стола ножки самым безобразным образом. Я этот стол очень люблю. Держу на нём большую Библию и все мои записи для проповедей.

Он помолчал, поглаживая подбородок пальцем.

— Вот я и подумал — ноги от вашего комода могли бы подойти. Вполне могли бы. Их без труда можно отрубить и приделать к моему столу.

Он огляделся и увидел, что вся троица стоит абсолютно неподвижно и с подозрением глядит на него; на него смотрели три пары глаз, разных, но одинаково недоверчивых — маленькие свинячьи глазки Рамминса, большие с тупым выражением Клода и два каких-то неправильных глаза Берта — один странный, выпученный и белёсый, с чёрной точкой в центре, похожий на варёный рыбий глаз.

Мистер Боггис улыбнулся и покачал головой:

— Полно, что это я тут болтаю? Говорю так, будто комод уже мой. Прошу извинить меня.

— Вы хотите сказать, что не прочь купить его, — проговорил Рамминс.

— Н-ну, — мистер Боггис оглянулся на комод и нахмурился, — я не уверен. Может быть, и стоило бы, но опять-таки если подумать… нет… пожалуй, получится слишком большая возня. Он не стоит того. Не буду с этим заводиться.

— А сколько вы думали за него предложить? — поинтересовался Рамминс.

— Боюсь, что не много. Понимаете, всё-таки это не подлинная старина, а всего лишь подделка.

— А я не так уж в этом уверен, — возразил Рамминс. — Он у нас тут больше двадцати лет, а до этого стоял в господском доме. Я сам купил его на аукционе, когда старый сквайр помер. Так что не говорите мне, будто вещь новая.

— Нет, не то чтобы новая, но не старше шестидесяти.

— Нет, старше, — настаивал Рамминс. — Берт, где та бумажка, которую ты откопал в глубине одного ящика? Ну, помнишь, старый счёт.

Парень продолжал глядеть на отца с бессмысленным видом.

Мистер Боггис открыл было рот, но тут же закрыл его, не произнеся ни звука. Его начало буквально колотить от волнения, и, чтобы успокоиться, он отошёл к окну и уставился на упитанную коричневую курицу, рывшуюся на заднем дворе в поиске зёрен.

— Бумажка лежала в глубине ящика под кучей силков для кроликов, повторил Рамминс. — Иди достань и покажи пастору.

Когда Берт шагнул к комоду, мистер Боггис обернулся. Он просто не мог не наблюдать за ним. Берт вытащил один из больших ящиков в средней части комода, и мистер Боггис отметил, как дивно скользит ящик. Он увидел, как Берт запустил руку внутрь и начал шарить среди всяких проволочек и бечёвок.

— Эта, что ли? — Берт поднял вверх сложенную пожелтевшую бумагу и отдал отцу, который развернул её и поднёс к самым глазам.

— Только не говорите мне, будто эта писанина не старая. — С этими словами Рамминс протянул бумагу мистеру Боггису, который и взял её трясущейся рукой. Бумага уже сделалась хрупкой и слегка затрещала под его пальцами. На ней длинным наклонным каллиграфическим почерком стояло:

за большой стол-комод древесины самого превосходного качества, с богатой резьбой, поставлен на ноги с продольными желобами, два длинных хорошей формы ящика в средней части и по два таких же по сторонам, богатой чеканки медные ручки и орнаменты, вся работа выполнена с отменным вкусом….. 87 фунтов».

Мистер Боггис крепился изо всех сил, стараясь подавить возбуждение, которое как смерч крутилось у него внутри, вызывая головокружение. Бог ты мой, это же замечательно! Благодаря счёту цена поднимается ещё выше. Сколько же за него можно теперь выручить? Двенадцать тысяч фунтов? Четырнадцать? Может, пятнадцать или даже двадцать? Как знать?