Мариам Петросян - Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]

Не успевает Сфинкс сесть, Табаки подползает к нему по краю стола.

— Я приготовил для Русалки отличное приворотное зелье, — сообщает он, перекрикивая Игги Попа. — Стопроцентный результат гарантирован.

— Зачем оно ей?

— Как зачем? — изумляется Табаки. — Для попугаихи!

За окном все льет и льет. Сквозь грохот струй доносятся ликующие вопли.

— Все ринулись во двор освежиться, — сообщает мне Табаки в перерыве между куплетами «Дождевой песни». — Запирание двери, понятное дело, пришлось отложить.

Ну да, и первый ринувшийся под дождь был он сам. Какие уж тут замки и запоры.

Из прихожей доносится грохот. Это Лэри в стомиллионный раз пытается затолкать на полку свой походный рюкзак. Рюкзак, размером с небольшой дом, там не помещается, но Лэри человек упорный и верит в чудеса.

Всматриваюсь в шелестящую молочную серость, пытаясь разглядеть становище бритоголовых. Мне кажется, что я различаю в той стороне мутное оранжевое пятнышко света, но, может, оно намного дальше, чем палатки.

— У тебя случайно нет бомбы? — спрашиваю я Шакала.

Он оживляется.

— Случайно, прямо сейчас, нет. Но ты только скажи. Соорудить маленькую бомбочку — минутное дело! Тебе правда нужно?

— Нет. Это была шутка.

— Смотри, — вздыхает Табаки. — Если надо, я справлюсь в кратчайшие сроки.

Отрываюсь от окна и иду к кровати, с ощущением, что успел отрастить жабры. Курильщик смотрит так, словно ему хочется подстелить под меня клеенку, которой у него, к сожалению, нет. Табаки включает кофеварку.

Не успевает вода закипеть, как появляется усталый Лэри. Он явно хочет поделиться с нами подробностями своей победы над рюкзаком, но из прихожей доносится звук падения чего-то тяжелого, и мы понимаем, что рюкзак опять рухнул.

Лэри зажмуривается, мы с Табаки деликатно молчим, чтобы окончательно его не расстроить. Курильщик собирается сказать что-нибудь, по его мнению, утешительное, и тут кто-то начинает барабанить в коридорную дверь. Судя по всему, кувалдой.

— Это еще что? — изумляется Шакал. — Свои так не стучат!

Гость, не дожидаясь приглашения, вваливается в прихожую и, чуть не убившись по пути об рюкзак Лэри, воздвигается на пороге. Заурядный Ящик в черном халате. Обведя нас мутным взглядом, спрашивает:

— И который из вас тут Кузнечик?

Табаки роняет гармошку. Лэри таращится так, что косоглазие полностью сглаживается.

Ящик вздыхает.

— В соседней комнате сказали здесь спросить. Так который?

— Ну, допустим, я. А в чем дело?

Перехватываю недоумевающий взгляд Курильщика, который понятия не имеет о наших старых кличках и не понимает, с чего мне вдруг вздумалось морочить Ящика.

— Пошли. Там узнаешь.

Не дожидаясь ответа, Ящик удаляется, даже не посмотрев, иду ли я следом. Я, конечно, иду.

Несколько мокрых Птиц в мокрых колясках, размахивая полотенцами, раскатывают по Перекрестку. Возможно, это танец. При виде нас с Ящиком веселье резко стихает. В сопровождении Ящиков обычно отправляются в Клетку, поэтому я ловлю сочувственные взгляды, а кто-то даже успевает накинуть мне на плечи сырое полотенце.

— Дали бы хоть переодеться человеку! — кричит Ангел.

Ящик оборачивается.

— Псих на психе, — бормочет он. — Вроде увечные да больные, а как промокнуть или там в грязи поваляться, так всегда с превеликим удовольствием…

— В снегу, — машинально поправляю я.

— Ладно, в снегу, — соглашается Ящик. — Какая разница?

Мы спускаемся на первый этаж и останавливаемся возле приемной.

— Вечно заявятся в неположенные часы, — ворчит Ящик. — Говори не говори… раз уж приехали, так подавайте им, это… кузнечиков. Или еще кого. А что время обеденное, на это им наплевать. А мы ведь тоже люди…

Я молчу. В голове каша. Там зовут на помощь, ставят фургоны в круг, отдают швартовы и велят отстреливаться до последнего патрона. Неужели Шакал постоянно живет в таком паническом ожидании? Неужели нас, чуть что, выкрикивающих пугающие инструкции, теперь будет двое?

— Шевелись, — бросает мне Ящик. — Чего застрял?

Я, внезапно ослабев, прислоняюсь к стене возле двери приемной.

— Меня там кто-то ждет?

Квадратная рожа Ящика, кое-как отскобленная от щетины, но все равно синеватая, выражает только скуку.

— Ясное дело, ждет. Братишка твой. Просил сразу не говорить, пусть, мол, будет ему — тебе, то есть — сюрприз. Хорош сюрприз получился, вон как тебя перекосило!

— Братишка, говорите? — тупо уточняю я.

Ящик смотрит на меня, как на полоумного, и открывает дверь. Я вхожу и роняю на пороге одолженное полотенце.