Мариам Петросян - Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]

— Заткнись, а? — перебивает Крыса.

— Сегодня будут сосиски, — пытается завязать светскую беседу Москит. — И малиновое желе.

— А Слепому ты и правда нравишься. Хотя, конечно, ты мне уже не веришь.

— А может, малинового желе и не будет. Может, это я и приврал.

— Какой псих тебе поверит? Размечтался.

В спальню с топотом заскакивают два Крысолога:

— Обед! Вы что, заснули тут? — обрывают с вешалки рюкзаки и вываливаются обратно в коридор.

Москит прыгает по комнате, пытаясь попасть ногой в штанину. Крыса переворачивает бирки зеркальной стороной наружу. Одну, вторую, третью, четвертую… цепочки у них разной длины и часто перекручиваются.

Рыжий прячет фляжку в рюкзак. В одной из бирок — его галстук-бабочка в красно-белый горошек. Надетый прямо на голую шею.

Крыса осматривается и впервые замечает, что, несмотря на грязь, во второй красиво. По стенам бегут антилопы Леопарда, на бегу превращаясь в струящиеся полосы узоров. Местами они полустерты, но от этого кажутся только лучше. Рыжий надевает котелок и протягивает Крысе руку.

— Мир?

— Смотри, как бы Вшивая не закусала тебя до смерти, — предупреждает его она. — Терпеть не может, когда до меня дотрагиваются.

В бирках — три маленькие двери. Во всех трех одновременно исчезают Москиты. Рыжий с Крысой тоже выходят в коридор — и в бирках сразу темнеет. При каждом шаге подошвы ботинок липнут к паркету.

— По-моему, вам уже поздно делать уборку, — говорит Крыса. — Вы веники не оторвете от пола.

— Не оторвем — так не оторвем, — вздыхает Рыжий. — Ну и что? Будут в Крысятнике икебаны из веников. А потом из Крыс. Живой музей.

Крыса, пожав плечами, уходит в сторону девчачьей лестницы. Стройная, в слишком крупных для нее ботинках. Рыжий кричит: «До свидания!», но она не оглядывается. Он поджимает губы и направляется к столовой. Его обгоняют хихикающие Птицы.

Лорд лежит в искрящейся темноте. Он укрыт с головой и задыхается от жара, а вокруг плавают видения. Ее глаза, волосы, тонкая рука, охваченная плетеным ремешком браслета. Лорд лежит, затаив дыхание, боясь спугнуть наваждение, но оно все тревожнее, все беспокойнее, тает, как воск, и исчезает. Он откидывает одеяло и дышит полной грудью, мокрый, как мышь, побывавшая в луже.

С воздухом возвращаются звуки. Свист и дыхание спящих. Храп Черного, волнами угрозы вздымающийся к потолку. Ближе — птичий свист спящего Шакала и шорохи ворочающихся тел. Курильщик, не просыпаясь, тянет подушку из-под Табаки и перекладывает ее на Лорда. Лорд уворачивается, передвигаясь к краю кровати. У Лэри — свет ночника. У Македонского тоже свет, заслоненный газетой. Лорд смотрит в потолок, который как будто притягивает его. Потолок тянет и приближается, и вот они уже совсем рядом: колесо, птичья клетка и раскосые глаза воздушного змея. Странное творится с Лордом. Он лежит и одновременно стоит. Стоящий Лорд легок, как пушинка. Он видит потолок и ночник Лэри в форме гриба, и самого спящего Лога с розовым отсветом на волосах, и себя внизу, лежащего под скомканным одеялом, — он видит все это с высоты, на которой никогда не бывал, — высоты своего роста. Не успевает подумать об окне и о свежем ветре, врывающемся в форточку, как переносится на подоконник. Лицо овевает ночной прохладой. Ветер приносит с собой отдаленный шум — хохот и визг беспутно веселящихся Крыс. Могу ли я пойти, куда захочу? Тень его скользит над полом — слишком легкая — проходит сквозь дверь в темноту, и Лорд закрывает глаза, чтобы лучше видеть свой путь там, где он есть и где его нет. Мимо пролетают темные стены, разверстой пастью наезжает раскрытая дверь. В Могильных окнах — зимняя луна, он прозрачен в ее свете. Ступеньки, чужой коридор…

Лорд протягивает руку, она уплывает в пустоту, ощупывая ее, пропуская сквозь пальцы, пролетая сквозь встречные двери. Он отстает, и когда она нащупывает ту единственную дверь, что ему нужна, он еще далеко, а рука уже скользит по лицу спящей на полу. Наконец Лорд нагоняет ее (всего лишь руку!) и ее прикосновение становится его прикосновением.

Рыжая девушка в съехавшей с плеча майке садится на матрас, вглядываясь в темноту.

— Что это? Эй! Уходи! Уходи отсюда!

Лорд вздрагивает на кровати и ловит воздух ртом.

Вокруг ворочаются, ворчат и вздыхают. Он замирает. Я был там. Я действительно там был! Ладонь еще ощущает жесткость огненных волос. Выше пояса он плавится от жара, ниже — ему холодно. Может, в странствиях по ночному Дому мой призрак застудил себе ноги? Это больно. Лицо Лорда кривится, он рад темноте, скрывающей его гримасы.