Мариам Петросян - Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]

— А сейчас не играю. Давно сюда не приходил.

Прямоугольник крыши блестел осколками стекла, как рассыпанными алмазами. Они сверкали и искрились на солнце. На коричневых от дождей газетах лежали пустые бутылки. И сиденья от стульев, давно потерявшие цвет.

— Кто все это оставил? — спросил Кузнечик.

— Старшие, наверное. Не я один знаю это место. Сюда многие ходят. Здесь хорошо, когда дождь и ветер. Совсем по-другому, чем сейчас. Корабль в бурю. Можно бегать и скакать под дождем, и точно знаешь, что никто на тебя не смотрит из окон. Главное — не увлечься и не съехать на покатую часть.

Кузнечик представил Волка бегающим по скользкой мокрой крыше под дождем и поежился.

Волк засмеялся:

— Ты просто не пробовал. Вот, гляди…

Он встал, покачнувшись, выпрямился и, запрокинув голову, крикнул в небесную синь:

— А-а! О-о! У-ху!

Небо проглотило его крик. Кузнечик смотрел, широко раскрыв глаза.

— Не бойся. Давай.

Волк помог ему подняться, и они закричали вместе. Неуверенный крик Кузнечика небо съело мгновенно. Он крикнул громче, потом еще громче. И вдруг понял, как это здорово — кричать в небеса. Лучше этого ничего быть не может.

Он кричал и кричал, зажмурившись от восторга, пока не охрип. Они с Волком одновременно сели на нагретую жесть чердачной крыши и посмотрели друг на друга сумасшедшими глазами. Стрижи пронеслись над ними черными ножницами. Ветер подул в разгоряченные лица. Было очень тихо и звенело в ушах. «Я какой-то пустой, — подумал Кузнечик. — Как будто все, что было во мне, улетело. Остался один я, пустой, и мне хорошо». Волк схватил его за свитер:

— Эй, осторожно. Не свались. Ты как пьяный.

— Мне хорошо, — пробормотал Кузнечик. — Мне здорово.

Небо делили провода антенн. На них качались комочки воробьев. Ветер ворошил волосы. На носу у Волка еле заметно проступали веснушки. «Пахнет летом», — вдруг понял Кузнечик. Уже по-настоящему.

В спальне копались в коробке с фотографиями.

— Скорее! — крикнул им Горбач. — Глядите, чего притащили Максо-Рексы!

Они подошли и посмотрели.

Это были фотографии старших. Сделанные не в Доме. Сиамец ткнул в одну из карточек.

— Вот эти воротца, помните, слетели с петель? Оттого что на них Колбаса раскачивалась.

— А вот моя голова! — показал второй Сиамец на расплывчатое пятно в углу другого снимка.

— А вон наше окно виднеется!

Они толкались, жадно выискивая хоть что-то знакомое там, где основное место занимали старшие. И находили. За спинами, за плечами, отдельными кусочками, тут и там. И эти кусочки они пытались связать в одно целое.

Кузнечик отошел и сел на свою кровать. Он не любил эти разговоры. Свою первую поездку в летний санаторий он пропустил, а в прошлом году их отправили в шикарный оздоровительный центр, где персонал так ответственно относился к своим обязанностям, что ни о каких развлечениях сверх запланированных и речи быть не могло. Место было замечательным, но ни бассейны, ни спортивные залы, ни живые лошади не доставляют удовольствия, когда за тобой повсюду следует армия помощников. Судя по разговорам, которых вдоволь наслушался Кузнечик, таких гнусных каникул у жителей Дома еще не бывало. Вообще-то, если бы не эти разговоры, он бы считал, что неплохо провел время. Но люди Дома были консервативны. Вне Дома они признавали только два места отдыха. Заброшенную летом лыжную базу где-то в горах и старый санаторий на побережье. Все остальное не шло с ними ни в какое сравнение. Те два места тоже называли Домом, словно они были его продолжением, его отростками, протянувшимися в необозримую даль. Оба Дома Кузнечик знал так, как будто бывал в них не раз; и даже предпочитал тот, что стоял на берегу моря. Самый старый. Скрипящий, хрипящий, с проваливающимися кроватями и незакрывающимися шкафами, с облезлыми от сырости потолками и стенами, с отстающими половицами. Где на четыре спальни одна душевая, и, чтобы попасть в туалет, надо отстоять очередь.

— У нас в спальне капало с потолка!

— А под Слоном рухнул стул, помните?

— А Спорт пробил дырку в стене, когда постучал соседям, чтобы они замолчали…

— А в ванной водились сороконожки!

— И мокрицы, и водоплавающие жуки!

Мальчишки перебрасывались фразами, как футбольным мячом, с упоением перечисляя недостатки Того Дома, а Кузнечик слушал и умирал от зависти. Тот Дом, младший брат Дома этого. Может, даже между ними существует тайная связь. Может, они обмениваются крысами, привидениями или еще чем-нибудь интересным. В окна Того Дома можно увидеть море. А по ночам его можно услышать. Воспитатели там немедленно влюбляются в загорелых девушек с пляжей и забывают о своих обязанностях, а когда идет дождь, дом протекает, и все закрываются в нем, как в раковине, проклиная погоду, и до утра играют в карты — и старшие, и младшие, и воспитатели. Играют, слушая звон капель в тазах, расставленных там, где течет крыша.