Евгений Мин - Ценный подарок (сборник)

— Извини, я лучше пойду со своим приятелем, он понимает больше нас с тобой в этом деле.

В шкафу Мужа, в углу находился и синий костюм, с белыми зигзагами молний. Он казался чужой птицей в пестрой стае новых костюмов.

Муж не раз говорил Жене:

— Послушай, зачем мы храним его, он отслужил свой век.

— Пусть висит, — просила Жена, — он никому не мешает.

Муж нехотя соглашался с ней.

Однажды муж собирался на торжественный вечер, где он был самым видным лицом.

Обычно Жена отправляла его на все торжественные вечера, советовала, какой надеть костюм и какой галстук. В этот вечер ее не было дома.

Рассеянный, думая о какой-то сложной конструкции, которая только сейчас пришла ему в голову, Муж механически надел первый попавшийся костюм и галстук.

Сняв с него пальто, старичок-швейцар сказал:

— Ишь вы какой красивый сегодня, совсем как жених.

«Побольше на чай хочет старик», — улыбнулся он и дал швейцару рубль.

Лишние деньги у него были.

Затем он подошел к большому зеркалу, взглянул на себя и ужаснулся.

На нем был надет старый синий костюм с ватными высокими плечами и широкими раструбами брюк.

Он хотел тотчас же уйти домой, но к нему подлетела хорошенькая девушка и, взглянув на него восторженными глазами, воскликнула:

— Ой, какой вы сегодня, просто не узнать, будто на двадцать лет моложе.

Затем начали подходить обыкновенные и видные лица, женщины и мужчины, старые и молодые. Все говорили одно и то же.

Он не выдержал и ушел домой с торжественного вечера, хотя должен был сидеть на главном месте.

— Почему ты так рано? — спросила Жена.

— Почему? Вот почему! — рассердился он и сообщил все, что было с ним. — Я не понимаю, отчего они все так глупо льстили мне? Неужели оттого, что я занимаю видное место?

Жена промолчала. Не могла же она сказать ему, что сегодня день их свадьбы и старенький синий костюм, в который было вложено столько любви, радости и счастья, сделал его в этот день таким же молодым, каким он был в низенькой комнате на седьмом этаже без лифта.

Она не могла этого сказать Мужу, потому что он никогда не верил в сказки.

Семи лет от роду, в день рождения Мамы, он написал первый стишок, растрогавший не только родительницу, но и родственников и гостей. Правда, слово «мама» у него рифмовалось со словом «бабушка», а слово «папа» — со словом «Генриетта», именем молоденькой сослуживицы Папы. Но были в этом стихотворении искренность чувства и ребячье знание жизни.

— Умница ты моя, — погладила Бабушка мальчика по голове, — ценишь мою работу, не то что некоторые, которые…

— И мамочку не забыл, — поцеловала его Мать.

Тетя Генриетта посмотрела на него такими глазами, какими она смотрит только на Папу, а Дядя, специалист по гужевому транспорту, подняв стакан с недостаточно очищенной жидкостью, рявкнул:

— Дернем за нашего парня.

— Поэтом можешь ты не быть, но… — начал Папа-лектор.

Хор протестующих голосов не дал ему закончить неуместное высказывание.

Десять лет, пока Мальчик учился в школе, он не написал ничего, даже какого-нибудь сонета.

Папа считал, что его сын поумнел и понял: стихи писать не так просто, как удить рыбу, хотя и это занятие нелегкое в наши дни загрязненных речных водоемов. Папина Генриетта презрительно думала: «Разве может талант расцвести у сына такой матери!»

Гужевой Дядя объяснял, что и с конями бывают такие случаи: накапливают они силу с запозданием, а тем более человек — он слабее.

Мама Мальчика никому не открывала своих потайных мыслей, радуясь, что сынок одумался и будет инженером, или архитектором, или даже директором универмага.

По окончании школы Мальчик, теперь уже Юноша, удивил всех.

На выпускном вечере он в присутствии недавних учащихся, наставников и людей, ведающих городским образованием, прочел поэму «Школа — оплот». Не было при чтении этой поэмы ни всхлипываний, ни веселых разговоров. Все выслушали ее в том строгом внимании, какое бывает, когда оглашают торжественный приказ в воинских частях. Стиль юного Поэта изменился. Рифмы стали гладкие и ровные, как частокол в заборе: «славный» и «главный», «честь» и «месть», «розы» и «морозы». Лишь один раз он сплоховал, срифмовав «чурбан» и «баран», но такое случается и со знаменитыми поэтами.

Дело было не только в строгих рифмах, но и в значительном содержании. Стихотворец сравнивал школу с океанским кораблем, директора — с капитаном, бесстрашно ведущим корабль навстречу штормам, учителей — с опытными штурманами, учащихся с матросами, готовыми, если понадобится, самоотверженно умереть. Немало места он уделил людям, ведавшим городским образованием, лоцманам, знающим опасные иностранные рифы и мели, угрожающие кораблю.