Видя, как страдальчески смотрит Катя на сына, я, невоспитанная личность, спросил:
— Ну как вчера, Витя?
Не отрываясь от тарелки, он сказал:
— Кворум.
Это означало, что было достаточно близких друзей, но не все.
Большего из него выбить было нельзя, да я и не решался, увидев осуждающий взгляд Кати.
Посмотрев на свои ручные часики, она воскликнула:
— Ой!.. Я уже опаздываю. Подождите минутку.
И убежала в соседнюю комнату. Там она с кем-то говорила по телефону. Слов разобрать я не мог, но голос у нее был ласкательно-заискивающий.
Вернулась она вся сияющая, так, как будто внутри нее находился источник света.
— Толя, он согласился, такой милый человек, — радовалась она, будто Витя уже сдал экзамены. Затем она посмотрела на сына и торжественно сказала: — Винтик, у тебя будет репетитор по литературе и русскому языку, сам Фрагмент.
— Орешек, — сказал Витя.
Это означало, что Витя сознает всю трудность русского языка.
— Занятия будут по вечерам. Завтра я пойду с тобой.
— В первый раз — в первый класс, — сказал Витя.
Я захохотал недостойно мужа и отца.
Катя покраснела, как девочка.
— Дурни, я же в шутку. Я знаю, что он — большой.
Занятия у Фрагмента начались и продолжались почти до самых экзаменов. Конечно, подробностей у Вити мы не могли узнать, и все-таки однажды я спросил:
— Между прочим, кто твои соискатели, Виктор?
— Та же орда: Мазуркевич, Басистовы, Аристарховы и разные иногородние личности.
Компания неудачников не понравилась мне, но я подумал, что, может быть, среди иногородних есть путные ребята.
— А как Фрагмент?
— Скала.
Время шло. Мы подали в технологический Витины документы и ждали. Разумеется, отпуска мы перенесли на осень. Катя вела себя сдержанно, надеясь на Фрагмента и на то, что по специальным предметам Витя, как утверждал я, подготовился хорошо. Правда, она похудела, но сослуживцы сказали, что это ей идет. Я придерживался другой точки зрения, но ведь мужья понимают в красоте собственных жен меньше, чем посторонние лица.
За неделю до экзаменов Катя стала нервничать, не хотела ни ходить в кино, ни гулять, хотя погода стояла не по-ленинградски хороша.
Я всячески старался развлечь ее, и ничего не удавалось.
Однажды вечером я сказал:
— Давай погадаем.
— Погадаем, — вздрогнула она, — что за глупости? Неужели ты веришь?
— Конечно нет, но так, в порядке шутки.
— А о чем мы будем гадать?
— О том, попадет ли наш Витя в вуз.
— Какая чепуха! — повела она плечами, которые, на мой взгляд, стали менее привлекательными, чем раньше.
— Ну, просто так, шутки ради, — жалобно попросил я.
— Хорошо, — кивнула она головой.
Другие мужья могут позавидовать мне.
У Кати твердый характер, но она не упряма. В свое время целых два дня я уговаривал ее стать моей женой, и она согласилась.
— На чем же мы будем гадать? — спросила Катя.
— На домино. Я буду вытаскивать, не глядя, косточки, ты объявляй: «чет» или «нечет». Если угадаешь, значит Витька сдаст экзамены, если нет…
— Хорошо, — не дала мне договорить Катя, — иди в его комнату и возьми коробочку с домино, он совсем недавно увлекался этой глупой игрой. Мальчик!
Не прошло и пяти минут, как я вернулся.
— Начали, — сказал я, усадив Катю рядом с собой на диван.
Не глядя, я вынул косточку и зажал ее в руке.
— Чет! — сказала Катя. Я раскрыл руку. Выпало два и два.
— Еще! — потребовала Катя. Я снова зажал косточку в кулаке.
— Нечет.
Выпало пять и четыре.
Мы продолжали гадать. Катя развеселилась, и, как писали старинные поэты, на щеках ее расцвели розы.
Мы так увлеклись гаданием, что не заметили, как в передней хлопнула дверь, и только тогда оторвались от игры, когда в комнату вошел Витя. Он был не один. С ним была какая-то высокая девушка, прямая, как ее русые волосы, потоком льющиеся до плеч.
— Знакомься, — сказал Витя, — мама, папа.
— Лена Плотникова, — протянула девушка руку сначала мне, а потом Кате, смотря на нас веселыми смелыми глазами.
— Плотникова? — удивился я. — Какая приятная неожиданность. Однофамильцы?
Девушка робко улыбнулась, улыбкой, так не вяжущейся с ее смелыми, веселыми глазами, и посмотрела на Витю.
— Жена, — сказал Витя.
Катя, забыв золотое правило Марии Аркадьевны, дрожа как в лихорадке, спросила:
— Что ты говоришь? Как это могло быть?
— Обыкновенно.
— Ну, можешь ты отвечать по-человечески, когда тебя спрашивает мать! — с несвойственной ей резкостью вскрикнула она.
Читать дальше