— Может быть, потом? — жалобно спросила Наденька. — Потом ты прочтешь все, что написал, Вадик, а сейчас я тебе скажу такое!.. Слушай! Афанасий Ильич Устюжанинов ужас как расхваливает тебя. Он говорит, что ты — талант, мыслитель, знаток поэзии и т. д. и т. п.
— Выдумщица! — обнял Наденьку Вадим. — О критиках так говорят только после их кончины, да и то не о всех.
— Он сказал Дине, а она мне. Нет, это еще не все. Послезавтра мы приглашены на день рождения к Афанасию Ильичу.
— На день рождения! При чем тут мы?
— Он хочет омолодиться, ему нужна свежая творческая кровь, — так серьезно сказала Наденька, что Вадим весело засмеялся.
— Свежая кровь?.. Но мы не пойдем туда.
— Как не пойдем, — высвободилась Наденька из объятий мужа. — Ты стесняешься? Взрослый мужчина, а застенчив. Сейчас и девушкам застенчивость не нужна.
— Узнаю твою подружку Дину. Я не стесняюсь, но у меня принцип не обедать и не ужинать у тех писателей, о которых я пишу.
— Другие ходят, а ты — нет.
— Другие — это другие. Мы не пойдем к Устюжанинову.
Милое, приветливое лицо Наденьки стало обиженно-сердитым.
— Ты просто не хочешь со мной никуда ходить. Мы сидим дома, как пенсики. Ты стыдишься меня! — выкрикнула она и убежала на кухню. Весь вечер Наденька не разговаривала с мужем, а Вадим, после бесплодных попыток объяснить правоту своих принципов, снова уселся писать статью о слиянии этики и эстетики. Ужинали молча. Наденьке казалось, что жизнь ее загублена, три года она живет с чужим человеком. Вадим думал, что не такой должна быть жена творческого работника. Ночью они помирились.
На другой день они обошли десятки магазинов, выбирая подарок Устюжанинову. В комиссионном Вадиму понравился серебряный кубок с червленым изображением Александровской колонны. Для приобретения его не хватило бы и трехмесячного гонорара Бескозырного. В другом магазине супруги долго перебирали галстуки, пока Вадим не вспомнил, что Афанасий Ильич носит только свитера и косоворотки. Наденьке приглянулись хлопчатобумажные носки, но Вадим сказал, что это неприлично: можно дарить чулки только той женщине, с которой состоишь в близких отношениях. Наденька, подумав, что Вадим никогда не дарил ей чулок, едва не обиделась, но обижаться было не на что: все предметы одежды для Вадима и для себя покупала она сама.
В лавке уцененных товаров попался им на глаза совсем новенький спиннинг, но в стихотворениях Устюжанинова не упоминались ни лещ, ни судак, ни окунь, ни какая-нибудь другая рыба. Эта идея отпала. В канцелярском Наденьке понравилась пишущая ручка с золотым пером.
Вадим поморщился:
— Банально! Всем бухгалтерам дарят.
— Вадик, — усталым голосом сказала Наденька, — зайдем в книжный, может быть там…
— Маловероятно, но, если ты хочешь…
После примирения он ни в чем не мог отказать жене.
В книжном магазине на полках стояло много таких книг, которые, казалось, издавали только для того, чтобы никто их не покупал.
Лицо у Наденьки стало печальным.
— Заглянем в букинистический отдел, — предложил Вадим, — может быть, клюнет.
Едва они приблизились к витрине, за стеклом которой лежали старые книги, Вадим, побледнев, почему-то шепотом сказал:
— Смотри! Видишь, там в углу маленькая книжка?
— Вижу, такая старенькая, еле дышит.
— Еле дышит? Да ты прочти, что написано на обложке.
— Ничего особенного: А. Устюжанинов «Круги по воде». Ну и что?
— Ну и что? Знаешь ли ты, когда Афанасий Ильич подписывался одной буквой «А»? Нас с тобой еще на свете не было.
— Раритет, — сказал продавец с бородкой клинышком, каких теперь не носят даже молодые люди.
— Разрешите посмотреть, — попросил Бескозырный.
— Будьте добры, молодой человек, — приподнял стекло витрины продавец и, передавая книжку Бескозырному, сказал:
— Только вы, пожалуйста, не раскрывайте здесь, лучше дома в спокойной обстановке, не то еще рассыплется на листочки.
Бескозырный так трепетно держал старую книгу, как три года назад — руку Наденьки, согласившейся стать его женой.
— «Круги по воде», «Круги по воде», — повторял он, — может быть, у Афанасия Ильича самого нет этой книги, представляешь, как обрадуется старик?
Дома Вадим несколько раз порывался снять с книги магазинную обертку, но боязнь, что книга рассыплется на листочки, останавливала его.
В день рождения Афанасия Ильича Наденька пораньше отпросилась с работы, просидела в парикмахерской два часа, а придя домой, ужаснулась, вымыла волосы, высушила их и сделала сама простую, легкую прическу, которая так шла к ее милому лицу.
Читать дальше