Борис Фальков - Ёлка для Ба

— У меня все совсем маленькие, — объявил Жора с интонациями гида. — Автор маленький, и произведения рассчитаны на карманное издание. Всё гармонично. В названии сочинения, которое я вам прочитаю, вы услышите знакомые, чеховские интонации, из его рассказа «Володя большой и Володя маленький.» Пусть это никого не смущает, во-первых, моё произведение — не рассказ, а роман, хотя и называется похоже: Жора большой и Жора маленький. А во-вторых, чтоб вы лишнего не думали, это как базары — Большой и Малый, понятно? А не как какие-то там Чеховы, подумаешь, нашлись Адонаи!

— Понятно, давай, — поторопил его я, предвкушая… а, ясно, что именно предвкушая.

— Слушайте, — Жора вскочил на ноги, хотя мог обойтись и без этого: новая поза мало что изменила в его габаритах, её можно было вообще не заметить. — И ты, негра, слушай тоже: тебе будет полезно.

Он прокашлялся и отставил правую ногу. Потом запрокинул голову, прижал затылок к косяку двери вагончика и запищал:

Мой пра Ди был большой и пил горькую. Его пра-пра Ди был ещё больше, и пил ещё более горькую. У первого пра был сын, он пил горькую, но поменьше. От пра-пра до просто пра и его сына все пили горькую, и все мал-мала-меньше.

После моего пра Ди, папы просто Ди, все пили горькую всё меньше и меньше, но и сами становились меньше. А после моего Ди, через голову моего папы, все стали маленькие совсем. Все — это я.

Я — маленький Жора, или Жора очень маленький, или совсем маленький Жора. Я меньше Малого базара. Я выпиваю две рюмки и с копыт. А Чрево нравится, когда я с копыт, тогда он допивает моё.

У очень маленького Жоры детей нет и не будет. Ему можно пить горькую через головы всех последующих поколений. Он и не думает о них.

Так пусть приходит Чрево, с двумя рюмками.

— Гениально! — прорычал Ив. — Это обязательно напечатают, и я знаю где! В энциклопедии, на букву Ж. Только тебе для этого нужно избавиться от пауз. Очень уж их у тебя много, а места в энциклопедии мало.

— Меня напечатают рядом с жопой, — кивнул Жора. — И стоять нам ещё ближе, чем рядом: ты на Ж, и я на Ж, без никаких пауз. Жаль, паузы очень важны, они придали бы нам куда больше выразительности. Они ведь просто преисполнены выразительности, паузы…

… А ты меня утешил, ничего не скажешь. По-твоему, значит, ничего не изменится и когда меня напечатают. Опять в одном номере с жопой, назовись она хоть триста раз для конспирации Чрево.

— Звали? — откликнулся Чрево, вырастая из-под лесенки, а может быть и из-под базарной мостовой. — А я уже тут.

Без накладного пуза он выглядел тощим, как пугало. На нём так же болтался засаленный клифт. Одна пола клифта была, очевидно, тяжелей другой, потому что болталась не так свободно, как другая.

— Мы не тебя звали, а Ганнибала, — явно забеспокоился Ив. — Мы вопрошали о прошлом и будущем его чрево, а не твоё.

— И как оно, ответило? — спросил Чрево.

— Оно переваривало горькую, — сказал Жора, присаживаясь обратно на ступеньку, — ему не до ответов было.

— Оно переваривало Горького, — поправил я. — Вот почему ему было не до ответов, я-то знаю: в него высоко вполз уж и замер там…

— А, и племянничек тут, — сказал Чрево, будто до этого меня не замечал.

У него были грязные руки, и я невольно отодвинулся, когда он положил ладонь на моё темя. Он понял, и криво ухмыльнулся:

— Так что, тяпнем? А то ваш главный возникнет и не даст спокойно выпить.

— Не трожь малого, — сказал Ив. — Жор, если в энциклопедию внести тебя на букву О, то ты будешь стоять далеко от жопы. Это легко сделать: Очень Маленький Жора.

— Вишь, какой Гулливер нашёлся, — грустно проговорил Жора. — Не спорь, я знаю, Гулливер был тоже чёрной образиной, как ты. Ещё чернее, судя по тому, как его повсюду гоняли. А тебя всё-таки не повсюду.

— Я говорю, давайте скинемся, — настаивал Чрево. — Безрукий придёт — будет поздно.

— Так вот сидишь, беседуешь о литературе, о Лилипутии, о Европе на букву Ж, а они приходят и говорят: скинемся, — продолжал Жора. — И вот, ты уже на крючке, пленник жалкого Блефуску, тебя вытаскивают на чужой берег, ты корчишься на песке, кусаешь леску — поздно, попался. Как же тут не пить горькую?

— Блефуску, — сказал я, — в Бразилии, где неподалёку хотя бы один город из лилипутов. Но не берег же Африки, где все города из хищных зверей!