Борис Фальков - Ёлка для Ба

— Хорошо, ехидна, пусть так… И вот, ко мне в лавку приходит уважаемая, обожаемая дама и просит продать ей зеркальце. Или другую игрушку. Что же делаю я?

— Ты не подаёшь виду, — подсказал я.

— Правильно! Коммерция моя не богата выбором: яблоки, помидоры, арбузы. Но я не открываю даме, что она ошиблась в выборе самой лавочки, то есть, коммерсанта. Зачем? Я пытаюсь уговорить её, что ей на самом деле нужны именно… помидоры, а не зеркальце, понятно?

— Выдержка и настойчивость, — подтвердил я.

— То есть, я разговариваю с ней на её тему. И в конце концов убеждаю её, что она просто сама не знает, что ей нужно. В итоге нашей беседы она покупает помидоры, а не зеркальце.

— И это получается всегда?

— Бывает, конечно, что у дамы с утра сердцебиение. Или насморк. Тогда с нею трудней… Но ведь у нашей дамы это случается реже, чем у других дам. Да и я научился преодолевать такие трудности ещё в молодости, хотя мне тогда приходилось спать по два часа в сутки.

— Это было в Крыму, — догадался я.

— Да.

— И туда приехала Ба.

— Да.

— А почему она приехала, вы были уже знакомы раньше?

— В общем — тоже да, — кашлянул он. — Хотя это сложный вопрос. Если ты намерен двигаться дальше такими же темпами…

— … ты перестанешь отвечать, — подхватил я. — Конечно, меня рано сажать за взрослый стол. И вообще, у меня горячка, нужен невропатолог.

— Ты прекрасно знаешь, что идея сажать тебя за общий стол — моя. И я собственноручно вынес твой кукольный, лилипутский столик в чулан. Я считаю, что унижение даже маленьких людей не проходит даром для унижающего. Так что я попробую ответить и на сложные вопросы. Чего там, дело давнее, отчего бы и не рассказать? Только пусть это останется между нами.

— Гроб, — пообещал я.

— Только, пожалуйста, без музыки, — рассмеялся он.

— Рассказывай, пожалуйста, а то я вдруг усну, — взмолился я.

Можно голову сломать, решая, почему он всё это мне рассказал. Мне, очень маленькому человеку, ребёнку. Может, именно потому он и рассказал мне, что я был ребёнком. Может, он полагал, что я не пойму, не запомню, не заинтересуюсь — и засну, не дожидаясь конца рассказа. А может — он рассказывал это вовсе не мне, а самому себе, потому что эта тема была ему по-настоящему интересна. Годы спустя он позвал меня к себе в спальню, среди дня там были плотно закрыты ставни, там было так темно и глухо, что замирало сердце, а он несколько лет почти не выходил оттуда! Я впервые в жизни собрался в самостоятельную поездку, по чистой случайности — в Крым. Он зазвал меня к себе, и сказал из глубин темнот, низким и мягким голосом, каким, наверное, говорил Господь на Синае: ты едешь, так знай, что женщины бывают разные — а болезнь одна. И это было всё. Я выслушал и уехал. Похоже, существует ещё одно «может»: кому ж ещё он мог рассказать всё это? Он, такой?

— Тебе известно, что мой старший брат Борис оставил дом по не зависящим от него обстоятельствам?

— Да, — подтвердил я, — этим обстоятельством был наган. А ты любил его, не наган, конечно, а Бориса. А у отца есть браунинг. Подумаешь, обстоятельство, в нашем дворе можно выменять и автомат.

— Я брата обожал, — поправил он. — Но ты не разговаривай, а то не уснёшь. Тебе также известно, что отец Яши Хейфеца играл на баритоне в городском саду, а сам Яша — на чём и где? Я хочу сказать, что отцы, в сравнении с пушками детей, вооружены жалкими рогатками.

— А Ба вооружена всего лишь щёткой для волос, — вставил я. — Но и палка ведь тоже, говорят, иногда стреляет.

— Да, и Ба вооружена. Только она пускает в ход своё оружие лишь в крайних случаях, когда вынуждают её обстоятельства… ну, вот то самое сердцебиение с утра. А обычно она просто пожимает плечами. Так что в нормальных условиях никаких тебе выстрелов.

— Она себе сама создаёт обстоятельства, — не согласился я. — И другим тоже. Например, порядок в доме, или твои поездки по ночам к больным.

— Сейчас ночь, и я снова у больного, — сказал он. — Уверяю тебя, она меня сюда не посылала, я сам. Обстоятельства… нет, она не создаёт их, а подбирает. Так же, скажем, как подушечки на тахту, тарелочки на стену, или игрушки на ёлку. Но не производит же она их сама.

— Игрушки для Ба! — воскликнул я. — Лучше бы она собирала брошки.

— Эти игрушки выглядят не хуже брошек, — сказал он. — При условии, что ими увешана Ба, а не кто-нибудь другой. Ибо сама Ба прекрасна. Но вообще-то каждый устраивает себе ёлку по вкусу, даже по своему образу и подобию. Каждый в своей ёлке видит, собственно, как в зеркале: себя. И вешает игрушки — какие его устраивают, иначе это вообще не ёлка, не зеркало… для него.