Марат Кабиров - Имя твоего ангела

Это тепло переполняет ее душу. А Хатмулла тихо мурлычет песню:

Только Фатима не может точно вспомнить, куда они едут. В свое время они немало ездили в лес: и за дровами, и за сеном всегда ездили вместе. Странным человеком был Хатмулла. Хотя и стоял у него во дворе мотоцикл, а в сарае была бензопила, за дровами всегда ходил с топором.

– Пила она, мать, для делового леса, а дрова нужно заготавливать топором. Ведь заготовка дров – это не что иное, как очистка леса. Для высохших, не идущих в рост как раз и нужен топор. Нельзя губить дерево хорошее, которое не поддается топору.

Так он говорил. Не оправдывал тех, кто на дрова спиливал хорошие толстые деревья. Иногда Фатима корила его:

– Когда увидят, какие деревья ты привез, скажут, что ты ни на что не способен. Да потом крупные деревья и выгоднее.

– Жена, – говорил тогда ее Хатмулла, – ведь больше нужного нам зачем?

– Сам же мучаешься со всякой мелочью.

– Гм, – отзывался он в ответ и шел рубить сушняк. Работал так, что Фатима не успевала подчищать за ним ветки. Срубив нужное количество, он сам же и помогал ей. Немного поможет, а потом, чтобы было удобно загружать на трактор, сносит все в одно место.

А когда, закончив работу, соберутся домой, остановится, посмотрит на заготовленную кучу и тихо скажет:

– Не обижайтесь уж вы на нас. В голосе у него и извинение, и благодарность. А потом подойдет к Фатиме, обнимет ее, улыбнется ей нежно из-под усов и, взяв на руки, подсадит на телегу. И отправлялись они в обратный путь опять спина к спине, чувствуя тепло души и тела друг друга.

То же самое было, и когда ездили за сеном. И всегда ездили на телеге. Выезжали рано утром первыми, но через некоторое время их обгоняли на мотоциклах. Некоторые интересовались:

– Хатмулла, почему ты на мотоцикле не ездишь: и быстрее и коня от оводов сдерживать не надо.

А Хатмулла лишь пожимал плечами:

– У мотоцикла сиденья неправильно сделаны, на них неудобно двоим ездить.

Фатима понимала, что имел в виду муж, говоря так, и от этого в глазах ее загорались искорки радости. А спрашивающий недоуменно качал головой и ехал дальше.

– Знаешь, почему они на мотоцикле ездят, – спрашивал Хатмулла, отпуская немного вожжи, и сам же отвечал, – У них нет такой Фатимы, чтобы ездить спина к спине.

Фатиме показалось, что от этих воспоминаний по ее телу побежало тепло. Даже показалось, что она слышит песню Хатмуллы, которую он, любя, пел ей:

Как бы желая увидеть мужа, она оглянулась назад. Но в ночной кирпичной комнате кроме темноты ничего не было.

Фатима присела на кровати, свесила ноги, чтобы представить себя едущей на телеге. Она даже кровать покачала, чтобы было ощущение движения. На какое-то мгновение ей действительно показалось, что вот-вот она услышит стук колес, стрекотание кузнечиков. Но ничего, кроме скрежета металлических пружин не услышала. « К сожалению, мы не можем напомнить тебе те времена», – как бы проскрежетали они. Фатима тяжело вздохнула.

(К сожалению, вы не можете ничего напомнить. А ведь и на такой кровати были хорошие времена. Завернутый в такое же вот одеяло маленьким сверточком лежал он… А я спокойно его качала и каждый раз рассказывала одно и то же:

– Перед тем, как родиться на свет дитя спросило у Бога:

– И почему я иду в этот свет. Что я буду делать там?

Бог ответил:

– Я подарю тебе ангела, он всегда будет с тобой и все разъяснит…

Хороший был рассказ…)

Фатима взяла одеяло и завернула, как если бы заворачивала в него младенца и начала его укачивать. Со стороны казалось, что она действительно усыпляет ребенка. Она его качала и напевала:

Голос Фатимы постепенно усиливался. В нем отражалось вдохновение, надежда, все то хорошее, что ей виделось в будущем.

Если верить ее голосу, то казалось, что мир состоит только из открытости, чистоты и радости, в нем нет ничего темного, печального и горестного:

Песня звучала все увереннее, а вместе с ней росла уверенность и в светлом будущем:

Было лето. Шел дождь. Охранявшие у реки гусят мальчишки, задрав штанины, бегут в сторону дома. Двое что постарше несут корзину, где гусыня высиживала гусят. Малик под мышкой держит гусыню, а Радик ничего не держит, он испугался гусака и бежит от него. (Если меня гусак скушает, скажу папе и он его выпорет ремнем! Малик, млят, подожди меня!) Наблюдающая за ними соседская женщина смеется до упаду. К ней присоединяется и Фатима.