Джон Уильямс - Лишенные веры

С тех пор прошло четыре года, с нашей первой встречи то ли в «Марки», то ли в «Нэшвилле», то ли еще в каком-то рок-н-ролльном сортире. Тогда он тоже являлся своего рода знаменитостью, по крайней мере, для людей, видевших такое количество выступлений Джона Пила [33], как я. Мак состоял в одной из первых панк-групп. В той, что стала легендой по слегка унылой причине: они так и не записали ни одной песни и, следовательно, не превратились в дребедень, но и не приобрели популярность. Мне всегда казалось, что они развалились из-за того, что не хотели предавать свои принципы, распевая для известных звукозаписывающих контор. Мак подтвердил, что я был прав. Они, в общем-то, не до конца разошлись, просто то одна, то другая часть группы сидела в тюрьме. Видите ли, бросать кирпичи в витрину музыкального магазина – не самый лучший способ заработать себе на жизнь.

Мак тогда о многом рассказал мне. После этого он часто жил у нас, когда оказывался в Лондоне. Он был настолько ужасающе эгоистичен и так жаден во всех своих проявлениях, что казался похожим на ходячий дерьмовый индикатор, безуспешно демонстрирующий тщетно маскируемый эгоизм, свойственный всем рок-н-ролльным мессиям, которых я знал. А я знал не меньше четырех.

Потом Мак снова загремел в тюрьму, а когда вышел, оказалось, что он подсел там на героин. Музыка интересовала его все меньше и меньше, и в последний раз я видел Мака в магазине. Он пытался продать мне японский серебряный диск, украденный прямо со стены штаб-квартиры «Верджин-рекордс», когда она все еще находилась на Портобелло-Роуд. «Убери это немедленно, ты, псих!» – сказал я ему – и был потрясен обидой, отразившейся на его лице. Мак всегда выглядел так, словно ему плевать, что думают или делают другие. Я попытался списать это на действие героина, просто еще одна загубленная жизнь, не мое дело. Но иногда я вспоминаю. Плохой конец, нажмите кнопку «обратная перемотка». Дайте мне переиграть эту сцену. Я такой трус, ненавижу обижать людей.

Так какого черта, подумал я, нам нужен негодяй, а Мак – негодяй. Позвоню ему, внесу предложение. Все, что мне было нужно, это его номер. В том случае, конечно, если у него есть номер. Последний раз, когда я его видел, он, кажется, жил на Гроув. Где, если подумать, расположен очередной отель «Калифорния». Вписаться туда вы можете, когда пожелаете, а вот выписаться – вряд ли, разве только с козлиной бородкой. Если Мак по-прежнему на Гроув, один звонок все прояснит. Я позвонил Сэм.

Сэм была рок-н-ролльным журналистом, время от времени, как она часто повторяла, пребывая в битнических загулах, свойственных всем рок-журналистам семидесятых. Она жила прямо на Гроув и любила музыкантов, нуждалась в них. А еще у нее в подвале обитал дилер, парень по имени Кении, или Ленни, или что-то в этом духе. Так что, предположил я, если Мак по-прежнему поблизости, ей это должно быть известно.

Она сказала мне, что чертовски извиняется, но понятия не имеет, где Мак. Не поддерживает с ним контактов. Но да, скорее, он объявится раньше, чем позже, и она передаст ему, что я его искал, попросит позвонить.

Что он и сделал на следующий день. Было субботнее утро, десять тридцать, и я держал оборону против первых профессионалов, парочки япошек с непостижимой страстью к прогрессивному року начала семидесятых на виниле, сопряженной с железным намерением получить здоровенную скидку. Преимущественно увиливания и окольные дорожки, но требующие больше моего внимания, чем я готов отдавать работе. Обычно я ограничиваюсь словами: «Это там, приятель, – и взмахом руки, сопровождаемым фразой: – Если оно у нас есть, в чем я сомневаюсь».

Поэтому я не особо усердствовал, когда позвонил Мак и сказал, что встретится со мной позже. В семь в «Кентукки» на Ноттинг-Хилл-Гейт. Если бы я сосредоточился, то заметил бы, что это как раз один из тех ключевых моментов в человеческой жизни. Я же просто подумал, что ничего хорошего меня не ждет, и сбавил япошкам цену вдвое. Мило.

Вообще-то, сказать правду, была еще одна причина, по которой я не мог сосредоточиться. Фрэнк, перед тем как встала в несусветную рань, спала вместе со мной. С ногами в одну сторону. И я понятия не имел, что все это значит. Она сказала, что я слишком зациклен на том, чтобы вставить. Теперь люди часто говорят такие вещи. И это добило меня; я вовсе не собирался писать собственную «Кама Сутру» и объявлять ее лучшей в мире, но всю жизнь думал, что именно это обычно и делают. Вставляют. То есть после определенной прелюдии и все такое. Так что я был смущен. Что означало, что я вел себя как всегда в таких случаях. Старался не думать об этом. Это была не первая ошибка в моей жизни, но, быть может, самая ужасная.