Гор Видал - Майра

Кровь таки появилась. И сразу же мое возбуждение сменилось грустью и разочарованием. Я вовсе не хотела повредить эту слабую плоть, но так получилась, что я это сделала; когда я вытащила свое орудие, оно было алого цвета. Пока я, обмыв поврежденное место (как любящая мать), обрабатывала небольшой разрыв, Расти не пошевелился. (Как часто я проделывала это с Майроном.) Потом я отвязала его.

Он стоял потрясенный; на его лице было страдание. Пока я смывала следы насилия с инструмента и прятала орудие в сумку, он молча оделся.

Только после этого он произнес:

– Могу я идти?

– Да, теперь можешь, – я села за докторский стол и открыла эту записную книжку. Он был уже у двери, когда я сказала:

– Ты не хочешь поблагодарить меня за все мои хлопоты?

Он оглянулся, его лицо ничего не выражало. Еле слышно он пробормотал:

– Спасибо, мэм, – и вышел.

Вот так Майра Брекинридж одержала одну из величайших побед в истории ее пола. Победу, которая, однако, не может считаться полной, хотя я и стала единственной из женщин, ощутившей себя всемогущим божеством.

Я сижу за ломберным столиком. Из окна я вижу вращающуюся деву перед «Шато Мармон»; только сейчас она неподвижна. Нет электричества? Ремонт? Или решили ее наконец убрать? Вопросы принимают символическое значение, потому что для меня она – это Голливуд. Она не должна оставлять Стрип без присмотра.

Сегодня Расти не пришел на занятия. Если бы он появился, я была бы разочарована. Но меня обеспокоило, что не было и Мэри-Энн. Раньше она никогда не пропускала мои уроки.

Встревожившись, я позвонила мисс Клафф узнать, присутствовала ли Мэри-Энн на ее занятиях.

– Нет, о ней ни слуху ни духу. Но вы же знаете, каковы эти девушки. Может, у нее какие-то дела… – в трубке слышался заливистый смех мисс Клафф.

Я позвонила в общежитие девушек. Дежурная сказала мне, что Мэри-Энн не пришла ночевать и она уже сообщила об этом Баку.

Признаюсь, я не на шутку перепугалась. Расти рассказал ей? В это невозможно поверить. Мужская гордость (неважно, насколько она ущемлена) вряд ли позволила бы ему сделать это. Но он мог сказать ей что-то, что заставило ее покинуть Академию… и меня. Я вдруг представила их вместе в Мехико, накурившихся марихуаны и испытывающих невероятное блаженство. Эта картина повергла меня в уныние. Я постаралась подбодрить себя мыслью, что Расти состоит под надзором и не имеет права покидать Лос-Анджелес, а тем более пересекать границу.

Ничего не прояснилось и к тому времени, когда мне позвонили от Бака: он ждет меня в пять часов у себя. Когда в назначенное время я вошла, он выглядел очень довольным. Вместе с ним в кабинете был еще один тип типично калифорнийского вида: загорелое, ничего не выражающее лицо, светло-серые глаза и эта пошлая улыбочка, запечатленная на лице каждого, кто обречен жить у наводящих уныние волн Тихого океана. Просто удивительно, как на протяжении жизни всего лишь одного поколения все эти суровые протестанты из Новой Англии, несгибаемые переселенцы из Айовы и изобретательные нью-йоркские евреи превратились в совершенно однородную массу туземцев, что только и может существовать в этом влажном насыщенном миазмами климате, где мысли заменяются грезами, чувства притупляются, а индивидуальные отличия стираются настолько, что каждый есть все и ничего, мужчина – это женщина и наоборот, а все вместе есть нечто.

Этим типичным образчиком калифорнийского джентльмена, мечты и цели любого предместья Санта-Моники, был Чарли Флеглер-младший. Он одарил меня ослепительнейшей из улыбок и крепчайшим из рукопожатий. Затем по команде Бака он перешел к делу.

– Миссис Брекинридж, как вы понимаете, представляя интересы мистера Лонера, равно как и любого другого клиента, я должен – то есть мы должны – попытаться сделать так, чтобы ни одна деталь не осталась непроясненной, я хочу сказать, сделать так, чтобы наши позиции были кристально прозрачными.

Бак сложил ладони вместе, как бы аплодируя. Потом он произнес.

– Я полагаю, Майра, ты должна знать, что с отцом Чарли мы знакомы очень давно, еще с тех пор, когда он помог мне в скандале с телекомпанией.

– Надо сказать, мы ценим поручение мистера Лонера едва ли, чем любого другого частного лица, и не только из-за нашей старой дружбы, как говорит папа, но, главное, потому, что Бак Лонер – уважаемое лицо в этом городе, – голос Чарли Флеглера-младшего стал торжественным, как на похоронах, – пользующееся репутацией человека честного и порядочного.