Элена Ферранте - Моя гениальная подруга

Зато мне удалось наладить отношения с братом Стефано, Альфонсо. Он все лето работал в лавке, но экзамены пересдал, и неплохо: получил семерки по трем предметам — латыни, греческому и английскому. Джино страшно расстроился — он-то надеялся, что Альфонсо провалит экзамены и тоже останется на второй год. Потом он заметил, что мы с Альфонсо вместе ходим в школу и из школы — ничего удивительного, мы же учились в одном классе, — и вконец обозлился. Забыв, что когда-то я была его девушкой, а с Альфонсо он сидел за одной партой, он вообще перестал с нами здороваться, хотя мы учились в соседних аудиториях и часто сталкивались в школьном коридоре и на улице. Вскоре до меня дошел слух, что он рассказывает про нас всякие гадости. Он утверждал, что я влюблена в Альфонсо и щупаю его во время уроков, а он и не думает ответить мне взаимностью, потому что, доказывал Джино, год деливший с ним парту, Альфонсо нравятся не девочки, а мальчики. Я пересказала все это младшему Карраччи, уверенная, что он пойдет и поколотит Джино, как полагалось в таких случаях, но он лишь презрительно фыркнул: «Да все знают, что он сам гомик».

Альфонсо стал для меня приятным открытием. Он производил впечатление порядочного и неглупого парня. Лицом он был очень похож на Стефано — те же глаза, тот же нос, тот же рот; чем старше он становился, тем больше напоминал его и фигурой: крупная голова, мощный торс, коротковатые ноги. С той же мягкой повадкой и ласковым взглядом, он, в отличие от брата, был напрочь лишен свойственной тому решительности, которая у Стефано, маскируясь за вежливостью, в любой момент была готова вырваться на свободу. С Альфонсо было спокойно, он принадлежал к тому редкому в нашем квартале типу людей, от которых не ждешь ничего плохого. Мы гуляли, изредка перебрасываясь короткими фразами, и при этом не чувствовали ни малейшей неловкости. У него всегда было то, в чем я нуждалась, а если не было, он бежал и доставал это. Он любил меня, но без надрыва, и я стала понемногу привязываться к нему. В первый день занятий мы сели за одну парту, что в те времена считалось отчаянным шагом; другие мальчишки смеялись над ним и дразнили подкаблучником, а девчонки постоянно допытывались у меня, что я нем нашла, но мы и не подумали пересаживаться. Он был надежным человеком. Когда он видел, что мне нужно побыть одной, отходил в сторонку или прощался и шел домой. Когда я хотела, чтобы он был рядом, он оставался со мной, даже если у него были свои дела.

Я использовала его, чтобы отделаться от Нино Сарраторе. Увидев меня в первый раз после Искьи, Нино радостно бросился мне навстречу, но я быстро охладила его пыл, заговорив с ним ледяным тоном. Да, он по-прежнему мне нравился: стоило мне заметить вдали его высокую стройную фигуру, я краснела и сердце у меня начинало биться как сумасшедшее. Да, теперь, когда Лила была официально помолвлена, — причем не с каким-то мальчишкой, а с серьезным двадцатидвухлетним мужчиной — привлекательным, решительным и смелым, мне тоже срочно нужен был завидный жених. Это позволило бы мне восстановить равновесие в отношениях с Лилой; я представила, как мы гуляли бы вчетвером: она со своим парнем, я — со своим; вот было бы здорово. Конечно, Нино — простой лицеист без гроша в кармане — не разъезжал в красном автомобиле с откидным верхом. Зато он был выше меня на двадцать сантиметров, а Стефано — на пару сантиметров ниже Лилы. Кроме того, Нино при желании мог изъясняться на литературном итальянском, много читал и интересовался сложными гуманитарными вопросами — не то что Стефано, не вылезавший из своей колбасной лавки, почти всегда говоривший на диалекте, не имевший профессионального образования и даже за кассу сажавший мать, потому что она считала лучше его; человек он был хороший, но ограниченный, и думал только о том, как бы заработать побольше денег. Что до Нино, то, несмотря на все свои чувства к нему, вспыхнувшие на Искье с новой силой, и желание не отставать от Лилы, я не могла заставить себя продолжать с ним встречаться. У меня была на то веская причина, не имевшая ничего общего с детскими представлениями. Стоило мне его увидеть, и перед моим взором вставал образ Донато Сарраторе, хоть они и не были похожи друг на друга. Вспоминая о том, что сделал его отец, я чувствовала, как в груди поднимается волна отвращения, и эта волна выплескивалась на Нино. Конечно, я его любила. Мне нравилось разговаривать с ним, и иногда я злилась сама на себя: «Почему ты так себя ведешь? Отец — не сын, сын — не отец. Бери пример со Стефано — он ведь не обвиняет детей Пелузо». Но у меня не получалось. Достаточно было представить себе, что я его целую, как я вновь ощущала на своих губах колючие усы и шершавый язык Донато, и меня захлестывало смешанное чувство брезгливости и удовольствия, одинаково распространявшееся на отца и сына, как будто это был один человек.