Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

Все было хорошо. Только любимец, как назло, страдал запорами. Собака должна бегать, а если такой возможности нет, жди болячек.

Когда ведомый на поводке Рикий присел на краю дорожки перед окнами обоих многоквартирных домов, Агия, наверно, надеялась: сделает свое дело — и побежит дальше. Но Рикий сидел и постанывал. Садовница раскрыла сумочку, достала бело-розовый платочек, отломила то, что само не отламывалось, завернула в тряпочку и с гордо поднятой головой удалилась по тропинке.

И надо же было, как на грех, появиться в это время возле дома Илгмару Луксису. Несколько щелчков, и на выставке фотолюбителей появилась весьма выразительная фотография с подписью:

«Деревня сближается с городом».

Все началось с развеселого броска.

Русинь сидел за выскобленным добела кухонным столом и уминал суп из копченых ребрышек. Окно по левый локоть было распахнуто. Комнату заливало апрельское солнце. В оконном проеме, повиснув, словно вертолет в небе, гудел шмель. Как раз на том самом месте, где свежие запахи двора смешивались с парами супа из свиных ребрышек. Во дворе сквозь прошлогодние листья пробивались первые зеленые всходы. Русинь ел быстро, насколько позволяла горячая похлебка. За хлевом, на краю огромного поля, простиравшегося на целых шестьдесят гектаров, его ждал трактор. Колхоз пообещал закончить сев до майских праздников. А Русинь был не из тех, по чьей вине срываются планы. Так совпало, что суп из ребрышек сварили именно в тот день, когда бригада работала рядом с его домом. Поэтому Русинь отказался от привозного обеда и побежал к себе. Так-то он не стал бы отрываться от своих ребят, но тут не устоял. Уж очень хотелось домой. Манил суп, само собой. Но главным образом Кайва. Четырехмесячная девчушка, которая беспрерывно писала в пеленки и плакала, изумленно замолкала, когда Русинь склонялся над ней и заговаривал.

Пока он ел, вершилось очередное перепеленанье. Хенриета возилась вокруг коляски, которую во время обеда закатывали на кухню. Тут же суетилась Лапсардзиене, мать Русиня. Обе красные от жарко натопленной печи, от солнца, заливавшего комнату, и от дитяти, которое вертело ручками-ножками, как мотовило. Надо же, такая кроха, а задаст работу десяти взрослым людям, окажись они поблизости.

Лапсардзиене вынянчила и вырастила троих, а волновалась не меньше невестки.

Когда тарелка была пуста, Лапсардзиене заботливо подсказала:

— Возьми, сынок, в поставце вишневое варенье и запей молоком. Я побежала в хлев.

Хенриета вытерла взмокший лоб:

— Сейчас возьмусь за пеленки. Видишь, какую гору наворотила.

Русинь видел. И понимал: Хенриета от недосыпанья валится с ног. Сам-то он плача Кайвы не слышал, спал как медведь, поднимет голову, лишь когда жена, успокоив малышку, свернется калачиком у него под боком. Стоило механизаторам ненадолго освободиться от забот посевной с ее безумной гонкой, они немедленно засыпали, точно в воду проваливались.

Лапсардзиене тянула на себе хлев, ухаживала за огородом, да еще ездила на велосипеде на центральную усадьбу в двух километрах убирать контору и Дом культуры. Часто помогала накрывать столы для колхозных и семейных торжеств. Хенриета одна не успевала переделать все дела по дому. Оттого и накопилась на столе груда немытой посуды.

Русинь умял еще один кусок белого хлеба с вишневым вареньем, выпил пол-литра холодного молока, приложился рукавом рубашки к губам и разразился шумной благодарностью:

— Спасибо, Хенно-Хенни, за ребрышки!

Обежал вокруг стола, обхватил жену, как на качелях, и стал осыпать поцелуями губы, щеки, лоб и успокоился, лишь когда прильнул к вырезу блузки. Ради этого мгновения он бросил поле, товарищей, общий обед, все.

Хенриете порыв мужа был приятен, но в то же время казался несколько неуместным. Поэтому, замахав руками, она стала его отпихивать:

— Шутник ты мой, когда же я посуду вымою?

— Посуду?

В два прыжка Русинь оказался на прежнем месте, схватил левой рукой тарелку и выкинул во двор. Шмель, круживший в оконном проеме, испугался и улетел. Тарелка стукнулась о камешек и раскололась на четыре куска. Вектор взлаял, подбежал, обнюхал и лениво облизнул черепки.

— Ну, ей-богу, шутник!

— Чтобы я позволил тебе уродоваться с грязной посудой! Никогда!

И вслед за тарелкой в окно полетел кувшин. На этот раз Русинь бросал правой рукой, поэтому кувшин упал на пять метров дальше. Вектор опять подлетел к осколкам, обнюхал со всех сторон и весело кинулся навстречу появившемуся в дверях Русиню.