Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

— Но почему это ваш Союз Промышленников? — рявкнул мужчина в очках.

— Нам нужен представитель, — хмыкнул Гныщевич. Очень хорошо, что господин недовольный решил поставить под вопрос выбор руководства, а не саму идею Союза.

Очень хорошо.

Уж себя отстоять Гныщевич умел.

— Почему вы? Почему какой-то зелёный юнец, а не…

— Во-первых, зелёный юнец, повысивший за полтора года оборот своего предприятия на три тысячи процентов, — насмешливо перебил Гныщевич. — Во-вторых, у меня есть связь с Охраной Петерберга. Я могу зайти к ним с чёрного хода, и меня они послушают.

Это не была ложь. Вернее, это была пока что ложь, но она перестанет быть таковой, как только Союз Промышленников Гныщевича признает.

Не откажет же Охрана Петерберга главе Союза Промышленников?

А собравшимся хотелось домой. Их там ждали тряпки, плошки, стулья, жёны, дети, друзья и прочие обременяющие штуки. Они куда сильнее боялись, чем соображали головой, и были способны проглотить вынесенные им на тарелочке достоинства Союза Промышленников с Гныщевичем во главе, но не были — задуматься и уловить недостатки. Многие уже спустя четверть часа махнули рукой и со всем согласились, лишь бы выпустили поскорее. Другие обсуждали, вносили даже предложения.

Затягивать тут нечего.

— Вы, — ткнул Гныщевич пальцем в очкастого, — у вас есть бумага? Вы выглядите как человек с бумагой. Вот, хорошо. Составьте мне список имён, и первое заседание предлагаю считать закрытым. Да, да, вы секретарь. Comprenez-vous? Резолюция: разослать до вечера приглашения другим уважаемым людям, которым следует в Союзе состоять. Этим я займусь сам. Можете там отчеркнуть на бумаге и внести предложения. Вопросы?

— Напомните, вас как зовут? — хмыкнул очкастый.

— Пишите просто «Гныщевич», я с метелинского завода. И можете идти. О дальнейших шагах правление Союза, — он иронически приподнял шляпу, — вас известит.

И они ушли, а Гныщевич на сей раз предпочёл задержаться у стапелей — выдохнуть. Дошёл по рельсам до самой воды и добрых минут двадцать просто созерцал её плеск.

Говорят, после подобных escapades должно становиться страшно. Ему не было страшно ничуть. Просто хотелось унять собственный полёт. Полёты следует унимать, а то улетишь куда не надо.

Сколько бы он над «Революционным Комитетом» ни смеялся, следует оный поблагодарить. Не будь листовок, не будь обсуждений, не будь этого чрезвычайно серьёзного отношения к политике и своему в ней месту, Гныщевич всё же вряд ли воспринял бы расстрел Городского совета так спокойно. Не то чтобы испугался бы, нет; не совладал бы с любопытством. Помчался бы выяснять подробности. Но вымышленные расстрелы, перевороты и полёты над морями Революционный Комитет обсуждал так жарко и долго, что воплощение одной из вариаций — далеко не самой безумной — оказалось чем-то вроде внезапного экзамена. Неожиданно, но справиться можно.

Это придало скорости, а скорость в таких делах — главное. Главное — мыслить наперёд.

На перспективу.

И вот, s'il vous plaît, у кромки морской стоит не безвестный студент, не подающий надежды управляющий единственного заводишки, а целый глава Союза Промышленников. Выдохнет — и пойдёт выяснять, что полезного можно из этого статуса извлечь.

Конечно, по уму волноваться всё же стоило, а ещё вернее — стоило бы обзавестись в пару к ножу револьвером. За сохранность свою Гныщевич никогда не боялся, но — по уму опять же — он никогда и не жил в городе, где всерьёз бушует Охрана Петерберга. С этим вряд ли и Порт сравнится. Даже бои — на боях ведь есть регламент.

Да и затея с Союзом Промышленников могла не выгореть. Может не выгореть. Очкастый может оказаться прав, и Гныщевичу нужно не на водицу любоваться, а быстренько вспоминать всех остальных управляющих и строчить им письма. И ещё стоит когда-нибудь зайти в Алмазы — поглядеть, чего успел добиться за сегодня амбициозный и политизированный Революционный Комитет. Там Скопцов, и граф Набедренных, и хэр Ройш, и остальные тоже. Они сейчас Гныщевичу нужны.

Oui, он всё это понимал. Понимал, что скорость в таких делах — главное. И всё же первые минуты после обретения своего статуса свежеиспечённый глава Союза Промышленников провёл в мёрзлой ноябрьской грязи на сходе со стапелей.

Слишком уж хорошо было у него на душе.

В Европах с душой нередко ассоциируют голубей, а зря. Глупые ведь птицы, ни малейшего соображения во взоре, к тому же бурлят беспрестанно — утробно и как-то жадно.