Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

И потому Метелин сделал то, на что более ни у кого в аудитории не хватило пороху. Чуть придвинулся к оскописту и светски полюбопытствовал:

— Никогда раньше не видел вас в Академии. Вы здесь ради речей Сигизмунда Фрайда или собираетесь попробовать что-нибудь ещё?

Долгого и спокойного взгляда в упор Метелин от оскописта не ожидал. Ожидал, быть может, кокетства или откровенного эпатажа, но никак не предполагал, что в этой странной ситуации оценивать будут его .

Один глаз оскописта был сокрыт за мягкой волной чёлки, но смотреть в упор это не мешало ему ни капли. Метелин успел передумать тысячу мыслей и, как это ни нелепо, признать себя недостойным — недостойным заводить беседу с кастрированной шлюхой.

Как у кастрированной шлюхи получался настолько пронизывающий взгляд, который вызывал в воображении адресата картины всех подряд собственных несовершенств, понять было решительно невозможно.

Однако же получался.

— Пожалуй, собираюсь, — ответил наконец оскопист. Улыбнулся буквально покровительственно, догадавшись, что Метелин уже забыл от растерянности свой вопрос, и милостиво пояснил: — Собираюсь «попробовать что-нибудь ещё» в Академии. Посетить лекции не только мистера Фрайда.

Голос его, против ожиданий, не прозвучал визгливо и даже не показался Метелину особенно высоким. Вероятно, это всё виртуозное владение интонацией. И не только интонацией — оскопист будто с ног до головы состоял из виртуозного владения собой. Владения собой как искусства.

Метелин чувствовал себя потрясающе глупо, будучи завороженным этим мороком.

Найденное слово «морок» стало главной победой в сём странном столкновении: потому что в самом деле — морок, а не человек. При всей тошнотворной романности суждения.

— Я бы даже был не прочь обсудить с кем-нибудь тезисы мистера Фрайда, — продолжил тем временем оскопист, — но вы, как мне показалось, слушали их не слишком внимательно. Я прав? Если прав, поведайте мне хотя бы, зачем в таком случае вовсе являться на лекцию? Зачем делать то, что не доставляет удовольствия?

Метелин с катастрофической ясностью ощутил: все провокационные ноты он вплетает в этот вопрос сам. Оскопист спрашивает именно о том, о чём спрашивает, — да ещё и с усталой благосклонностью принимает все реакции на свою персону. Пережидает ступор и приступ косноязычия, не торопит, даёт Метелину время справиться со шквалом впечатлений — так, словно подобное положение давно стало для него рутиной, словно от начала мира не случалось ничего другого.

И это, пожалуй, злило. Как любое ненамеренное унижение, за которое ответственен только сам униженный.

— Сколько? — всё-таки рявкнул Метелин.

Хотя хотел, хотел ведь сдержаться!

Оскопист по-прежнему смотрел в упор — спокойно и глубоко, как течёт за бортом морская вода.

— Вам не нужно. Как лекция мистера Фрайда.

И тут до Метелина докатилось осознание — его выкрик в аудитории слышали. И поглядывали теперь, от души забавляясь.

Все следы вчерашних побоев разом заныли.

И одновременно с этим приключилось нечто ещё менее предсказуемое, чем даже посещение оскопистом Академии.

В аудиторию зашёл припозднившийся граф Набедренных. Весь в белом, по своему обыкновению нездешний, он с порога улыбнулся оскописту. Не без некоторого изумления, но определённо так, как улыбаются доброму знакомцу.

— Признаться, не ожидал вас здесь увидеть, — графу и в голову не пришло говорить скрытно. — Я искал вас в других точках на карте.

Оскопист улыбнулся в ответ — столь, казалось, искренне, что даже морок чуть развеялся:

— Чему вы удивляетесь? Не вы ли твердили мне, что это был бы не только достойнейший символический жест — оскопист в Академии, откуда и берёт своё начало сия эстетическая традиция, — но и небесполезная разминка для ума?

— Кто же знал, что вы будете столь решительны! Душа моя, я покорён, — под бездыханное молчание аудитории граф Набедренных занял стул с другой стороны от оскописта.

Метелин же встал — к лешему комедию!

Зачем являться на лекцию, если это не доставляет удовольствия? Затем, что хочется увидеть побольше жизни — перед тем, как… Но не в такой же форме!

Это не жизнь, это комедия, просто дурная комедия.

И да, пусть она катится к своему лешему, вот только Метелин в том участвовать не согласен.

В коридоре он с размаху налетел на Хикеракли. Редкий случай, когда Хикеракли попался на дороге даже к месту, — влияние комедии, не иначе!