Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)

Стоит? Камертона внутри, будь он четырежды проклят.

Камертон ведь улавливает, до чего солдатам отвратительна сама возможность сцепиться с Резервной Армией. Не с преступниками, не с нарушителями очередных пактов или границ, не с инородцами даже — с точно такими же росскими солдатами.

Но вы, господин Твирин, не переломитесь — уже не переломились, уже выговорили достаточно слов поперёк камертона, уже перекричали его вой. Целых два дня перекривали. Понадобится — будете кричать ещё.

Потому что это не ваша симфония. Вы свои таланты сочинителя продемонстрировали чуть раньше, спасибо, достаточно.

А впрочем, ложь: симфония и ваша тоже. Зачем же вы не слушаете имена, сыплющиеся из динамиков? Зачем столь старательно не пускаете их в свои размышления? Вам что-то не по нраву?

Но разве не вы это предложили?

«По крайней мере, на нас идёт всего одна армия, quelle aubaine!» — кривлялся Гныщевич.

«Наше счастье, что вчера нам стало известно о поражении другой», — хмурился Андрей.

«Я бы не назвал это «поражением»… — шелестел Скопцов. — Если верить бумагам… изъятым из штаба, Оборонительная Армия буквально уничтожена, я и не подозревал, что возможны такие потери личного состава, это же катастрофа…»

«Это, — тыкал в бумаги трубкой За’Бэй, — не вся катастрофа. А та только её часть, о которой своевременно доложили их штабу. Здравый смысл подсказывает, что погибших и пленных куда больше».

«Включая, собственно, сам штаб», — рассеянно замечал Приблев.

«Господа, ситуации на Южной Равнине мы посвятили всё вчерашнее срочное совещание, — фыркал хэр Ройш. — Меня куда больше занимает высказывание господина Мальвина — действительно, наше счастье, что нам стало известно. Вопрос в том, известно ли Резервной Армии».

«В Столицу должны были отправлят’ сообщения о начале масштабных боевых действий, — отвечал Плеть. — Я говорил об этом с генералом Каменнопол’ским, он уверен, что хотя бы в общих чертах они картину представляют».

«Командуй я одной росской армией, намеревающейся задушить вторую росскую армию, — хватался за винный бокал Золотце, — о печальной судьбе третьей росской армии я бы умолчал. А ну как солдаты огорчатся, боевой дух ещё растеряют».

Тут-то вы и не выдержали, господин Твирин.

«Это бесчестно до омерзения. Вчера, когда мы объявили солдатам о, как вы изволили выразиться, печальной судьбе, они всецело поддержали предложение траура по Оборонительной Армии — если бы вы были свидетелем этому отклику, господин Золотце, вы бы не смогли рассуждать столь хладнокровно. Случившееся имеет более чем принципиальное значение для Охраны Петерберга. Полагаю, и для Резервной Армии тоже».

«Даже наверняка, — деланно возвёл глаза к потолку Веня, дерзнувший явиться на совещание. — И потому командование Резервной Армии поступит мудро, если повременит с объявлениями. Я не знаток концепций боевого духа, однако некоторые вещи достаточны очевидны любому — вне зависимости от личной близости к казармам. Трудно блюсти траур по одной армии и желать дурного другой, есть в том нравственное противоречие. У вас, господин Твирин, идёт нынче полоса блистательно провальных решений — то расстреляете кого-нибудь не того, то траур закатите в самый неудачный момент…»

«Ваш цинизм неуместен. Я считаю нашим моральным долгом донести до солдат Резервной Армии эти сведения».

«Считайте как вам угодно, — пожал плечами Веня, — вот только возможностей для отправления ритуалов морального долга у вас никаких».

«Возможность пропорциональна силе желания», — огрызнулись вы тогда, господин Твирин.

А граф Набедренных, выпустив лиричное колечко дыма, улыбнулся:

«И опирается на уровень технического прогресса. В конце концов, всякие сведения можно записать на магнитную ленту и передать при помощи радио».

«Заглушат, как только разберутся, что мы им подсовываем, — возразил Коленвал. — Да и кто услышит, горстка связистов? Толку-то. Тут бы, граф, динамики установить — как на встречах с горожанами. Но на всё казарменное кольцо мы динамиков не наскребём».

«Коля-Коля, — прокряхтел Драмин, — ну ты чего? Простой динамик всякий дурак соберёт, тоже мне наука. Звучать, ясное дело, будет грязно, но нам и не романсы слушать».

«Почему бы и не романсы? — воссиял граф. — Списки погибших длинны, их нужно чем-то перемежать».

Отмахиваясь сейчас от хрипящих из динамиков имён солдат и офицеров Оборонительной Армии, Твирин возблагодарил лешего за то, что хотя бы паузы на романсы остались шуткой. Вернее, романсы переродились в фантазию ещё кошмарней, так что музыки хватит — но уже после того, как сам он отыграет свою бессмысленную партию.