Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)

И следующие полчаса весь остальной Революционный Комитет так или иначе развивал метафору, но Твирину хватило и первых её черновиков.

Конечно, он понимал важность соотношения частей по тональности и темпу, конечно, он знал, как многое зависит от взятой ноты — он же сам нарёк своё проклятущее чутьё камертоном! Даже лёд — не весенний, ноябрьский — и тот был ему знаком. По ноябрьскому льду он прошёл от Тимофея Ивина к Твирину, и в декабре лёд окреп, но разве можно было хоть на мгновенье усомниться, что под ногами по-прежнему лёд?

А лёд не вечен — и иногда в Петерберге напоминает об этом как раз февраль.

На лестнице, ведущей с казарменной крыши, попадались плевки наледи — ощутив потерю равновесия, Твирин усмехнулся: сверзиться сейчас к лешему, свернуть шею, и столько вопросов разрешится!

Только Революционный Комитет опять останется недоволен: вот же тяга к импровизации, ну неужто нельзя было обождать до той самой своей партии?

Ждать недолго. Наверняка.

К лешему Твирин не сверзился и шею не свернул — но хорошенько приложился локтем, и локтем подлая боль не ограничилась, ринулась от ушибленного места прямо к сердцу. Этот момент оцепенения — совсем короткий, зато властный, вынуждающий терпеливо проследить за распространением импульса — словно парализовал Твирина.

Парализовал Твирина, вытряхнув из каких-то кладовок души Тимофея Ивина, которому в казармах делать нечего. И вообще, и уж тем более в день, когда перед ними выстраивается в грозные фигуры Резервная Армия — Тимофей Ивин и приблизительно не догадывался, как назвать эти построения и для чего они нужны. Твирину разъяснил генерал Йорб, но даже Твирину было под конец разъяснений сказано: «Не забивайте голову, Западной частью командовать буду я, у вас другие задачи».

У Тимофея Ивина в такой день была бы одна задача — вырваться из дома, из-под надзора непреклонных воспитателей, чтобы хоть что-то услышать, чтобы хоть что-то увидеть, чтобы не вспоминать потом до чинной старости, как во время подлинно исторических событий сидел взаперти и прилежно переписывал конторские книги.

Прилежный Тимофей Ивин мечтал обмануть судьбу, избавиться от конторских книг и непременно совершить что-нибудь значительное.

Если бы Тимофей Ивин только знал, если б знал…

А если бы и знал — куда ему понять! Твирин вот тоже не понимал до тех пор, пока Хикеракли не хмыкнул наигранно: «Поздравляю вас, господа! Сбылись чаянья и надежды — братоубийственная война таки стучится в наши ворота! Вернее, братоизводительная и, как бы её этак, братоголодомморительная, во! Пива? Водки? Шампанского для утончённых натур?»

Твирин отряхнул рукав, сморщившись в попытке распрямить локоть. Дурацкое его падение внимания не привлекло — по динамикам опять стреляли. В том была гнусная ирония: да лучше б привлекло! Лучше б увидели его наконец ничтожеством, пусть в мелочи — из малого большое складывается!

Он так боялся быть смешным, жалким, недостойным своей власти над Охраной Петерберга, так трясся за каждую деталь — из бутылок этих несчастных водку и бальзам украдкой выливал!

Чтобы ему верили.

И верили же: до того верили, что посрывали погоны и пристрелили члена Четвёртого Патриархата.

А теперь — братоубийственная война. Стучится в наши ворота.

Зато никаких конторских книг. Доволен, Тимофей Ивин? Полюбуйся на свершения, подавись подвигом — не зря жизнь прожил? Будет что вспоминать до чинной старости?

Тимофей Ивин, спрятавшийся в кладовках души, кусал губы и отводил взгляд. Твирин же ступил с лестницы на внутреннюю сторону казарм и холодно бросил первому подвернувшемуся капитану:

— Передайте по внутреннему радиоканалу, что я у себя. Ожидаю, когда противник предложит переговоры.

Свою партию следует отыграть как по нотам. Сочинители симфонии строги, но ещё взыскательней публика, занявшая лучшие места за казарменным кольцом.

Капитан — мрачный, небритый, с чернущими кругами под глазами — кивнул, но посмотрел вопросительно.

— Разрешите обратиться? В рядах Второй Охраны Южной части пресечены две попытки дезертирства. Требуется провести повторное внушение…

— Позже, — оборвал его Твирин. — Все распоряжения на случай дезертирства были отданы ещё два дня назад. Исполняйте, — и, не желая слышать «так точно», устремился к границе Южной части и Западной.

«Повторное внушение», леший. Вот же чудовищная в правдивости своей формулировка.

Господин Твирин, вы столько раз доказывали свою власть над умами и — того хуже — сердцами Охраны Петерберга! Так внушите им необходимость братоубийственной войны, ну что вам стоит.