Михаил Орловский - И пришел доктор...

Довёз мой коллега дембеля до родного кишлака без происшествий и сдал дорогое чадо ожидающим родителям. Всё, как положено: протокол, принял, сдал, подпись, отпечатки пальцэв . Раскланялся низко, угостился бараньим шашлычком и назад, на дорогое «железо». Даже горами не успел полюбоваться, так уж обратно торопился.

Не успел наш док отъехать от деревушки, как на эскорт напали бандюганы. Зарубежная пресса до некоторого времени называла этих бандюганов «повстанцами». Ровно до того времени, пока такие же «повстанцы» не снесли в обычном городе Нью-Йорке два самых крутых небоскрёба. А эти были проще и захватили всего лишь эскорт, вместе с нашим доктором в придачу. Накинули тугие верёвки и в плен. И кирдык…

На море сначала было забеспокоились, кучно кинулись искать офицера, а его как будто след простыл. Подключённая ФСБ (Феноменальная Служба Безделья) или, по старому, КГБ (Контора Государственных Бездельников) никаких результатов не дала. Положение могла бы спасти разведка, но после ухода из её рядов Царя-Черноморда, который был ничем, а стал всем, они зазнались. В настоящее время пропажи ниже полковника там даже не рассматриваются. Делать нечего, объявили морского врача исчезнувшим без вести, а где-то внутри себя — похоронили. Моряки поплакали, вспомнили, выпили за его светлую душу и снова в моря. Жизнь продолжается.

Проходят дни. За ними месяцы: один, второй, третий, четвёртый… Годы. Морской доктор забыл не только, как лодка выглядит, но и само море в целом. Да и как он мог не забыть, если неба, которое обязательно напомнило бы о море, он тоже не видел. Он имел возможность смотреть лишь на стены сарайки. Те самые, дощатые стены сарайки, в которой его держали безвылазно.

Наблюдаемые стены прилегали друг к другу настолько плотно, что не пропускали даже самый слабенький лучик света. И когда открывали входную дверь, то никем не подсчитанное число световых частиц сразу же устремлялось внутрь и совершенно слепило нашего дока. Проходило минут пять-шесть, прежде чем глаза, немного отойдя от шока, вновь различали скромную обстановку его вынужденной обители.

Но однажды, всего один раз, свет был не такой агрессивный, как обычно, и пленный врач сумел разглядеть то, что попало в поле его зрения, открывшееся в неширокий дверной проём. Пред взором предстала гора. Одиночно стоящая, огромная великанша. Наверху лежали копны снега, что напоминало тёплую кроличью шапку, которую он когда-то в детстве носил с огромным удовольствием. Внизу расстилались густые заросли леса, состоящего в основном из елей (так ему, по-крайней мере, показалось), и это отчётливо походило на усы. А между «шапкой» и «усами» текло множество горных речек, отчего вся гора представляла собой могучего богатыря, который плакал навзрыд и никак не мог остановиться.

При виде столь трогательной картины доктору совсем защемило сердце, и он страстно пожелал, чтобы всё закончилось. Он сжал кулаки и пожелал. Никто и не заметил, как его желания докатились до небес — и муки плена прекратились. Прекратились в тот же самый день.

Как говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». И оно помогло. Одному из похитителей в равном бою ранили нижнюю конечность. Куда бежать бедолаге? К кому обращаться? С подобной раной долго не протянешь. Умрёшь от кровотечения или гангрены, как собака. И вспомнили вдруг «джигиты», что врача в плену держат, при антисанитарных условиях. Нисколько не смутившись, они пришли к нему в сарайку и, ничего не объясняя, повели к оврагу.

«Ну, всё» — подумал морской доктор: «Расстреляют». И он стал вспоминать молитвы, которым его, ещё в Советские времена, бабушка научила. Не успев дочитать и одной страницы, он оказался в просторной душевой комнате самодельного происхождения. Тут же принесли рыльно-мыльные принадлежности, белоснежное махровое полотенце и свежее платье. «Что-то важное, — подумал пленный доктор. — Перед закопкой в сырую землю таких благ не предоставляют». С этими мыслями он повернул ручку душа, погрузив своё уставшее тело в миллионы капель чистейшей родниковой воды…

Что именно важное, коллеге моему гадать не пришлось: скоро его привели к раненому. Когда пленный врач увидел пациента, нахлынувшая радость не знала предела. Мало того, что рана шла по касательной и не задела бедренную кость, так ещё абсолютно аналогичным повреждением он лично занимался на пятом курсе, когда его включили в состав второй хирургической бригады. Первая занималась головой. Оперировали одного из «новых» русских, простреленного во всех местах сразу. И вот этому доктору, тогда ещё совсем неопытному, дали самый лёгкий участок работы: сквозное пулевое ранение мягких тканей левого бедра. Запомнил он тот случай ещё и потому, что «новый» русский так и умер на следующий день, не приходя в сознание, уж слишком много в нём насчитывалось дырок.