Михаил Орловский - И пришел доктор...

На Севере, дорогой мой читатель, Вам может присниться всякая всячина. Ничего страшного в этом нет. Хуже всего, это когда не во сне, а наяву происходят неожиданные чудеса. Вот тут уже имеется некоторый элемент пленительного волнения, с прилагающимися по такому случаю шестиногими мурашками, покрытых хитиновым щетинистым покровом.

Взять, для примера, Леонидыча, который вместе с Михалычем в военной флотской части служил. Леонидыч являл собой весёлого начальника одной из приятных дозиметрических лабораторий. Он был добрый и порядочный, а главное — не эгоист. Служил на море давно, и повидать успел всякое.

При всём при этом у начальника дозлаборатории в квартире жил домовой. Великий русский толкователь слов, ценитель родного языка и просто хороший человек Владимир Иванович Даль называл столь милое создание ещё другими словами: постень и лизунь . Описывал же он его так, цитирую: «Не очень рослый мужичок. В синем кафтане с алым поясом. На лице густая растительность и маленькая бородка». Не знаю, подходил ли под данное описание домовой Леонидыча, но факт его наличия был неоспорим. Видеть барабашку никто не видел, а присутствие потустороннего существа ощущалось лишь по мелким пакостям. Обычно этот субъект брал всякую мелочёвку: конфету «Карамель» или плитку шоколада, а то и ложку чайную или шнурок из обуви. Видимо, начальник лаборатории казался домовому приятным человеком, и он не борзел сильно. Другими словами, жили они дружно.

Но стоило в эту квартиру въехать минёру, как лизунь стал наглеть ежеминутно. Скорее всего, это какая-то природная нелюбовь домовых к минёрам, так как больше ничем другим я такое объяснить не могу. Хотя нельзя исключить и банальную людскую несовместимость.

Минёр являл собой яркого представителя своего класса. Выращенный на гречневой каше и рассказах Ильфа и Петрова, он ещё в глубоком детстве для себя определил, что в бытовой жизни не станет занимать промежуточное звено между людоедом из племени мумбо-юмбо, использующим в повседневном обиходе триста слов, и Людоедкой Эллочкой, довольствующейся тридцатью тремя. Минёр удобно расположился на крайней с конца позиции, включив в свой лексический словарь гораздо меньшее количество фраз, нежели знаменитая Эллочка Щукина. Если быть точнее, то он обходился всего одной: «Пипец».

Данная всеобъемлющая фраза при разных обстоятельствах носила диаметрально противоположную нагрузку. В положительных моментах это значило: «Удивительно» или «Ах, какая радость вездесущая». При дурном настроении она гласила: «Всё плохо» или «Как мне жить надоело». Ну, а когда минных дел мастеру становилось ни радостно, ни грустно, то «пипец» носил нейтральный характер, типа «А, плевать» или даже удивлённо-вопросительный: «Да, что Вы говорите?!». Иногда же, неотягощённый лексиконом он взывал к самому себе, и в эти минуты душевного равновесия «пипец» превращался в требование, что на наш лад звучало так: «Хочу чаю».

Ну вот. Только въехал минёр в новое жильё, как решил сразу это дело значимое обмыть. В гордом одиночестве, в целях экономии. Взял банку маринованных огурцов, пол-литра водочки, хлебушек с солью и стал отмечать пришедшее новоселье. Отмечать последнее он мог бы достаточно долго, но, так как силы не те, то выпил подводник всего лишь полбутылки, после чего пошёл укладываться спать. Расправить постель уже совсем не моглось, и минёр завалился так, в чём Родина родила, не раздеваясь.

Спалось новосёлу уж больно хорошо. Сон был забвенным и, как водится, без лишних видений. Лишь только ночью пару раз в туалет, на автопилоте, сбегал и всё. По маленькому. Разумеется, в гальюн минёр бегал, вовсе не просыпаясь: военная привычка, выработанная с годами, работала без отказа.

Проснувшись утром, вернее поздним днём, минёр ощутил чувство лёгкого дисбаланса в своём организме: походка стала неустойчива, в ротовой полости полыхала сильнейшая засуха, а голову сдавливали тиски невидимых сил. Изо рта непроизвольно вырвался «Пипец», который одномоментно выразил сразу все поразительные чувства, захлестнувшие мастера минных дел. Кое-как перевернувшись на бок, он громко икнул. Не прибегая к медицине или народным средствам проснувшийся вспомнил, что у него на кухне осталась ещё половина бутылки, наполненная горящей водой.

Чуть ли не бегом минёр устремился на кухню, по пути едва не сбив с ног домового. Несчастный домовой чуть не ударился своей растительностью об дверной косяк. Хулиган же, опрокинувший барабашку, к тому времени уже приближался к заветной кухне. Он летел, словно ястреб. Как вбежал, так и замер на месте: ёмкость с опьяняющим зельем безжизненно валялась пустая. Она предательски лежала на боку. Огурцы стояли целёхоньки, а вот драгоценный ликвор отсутствовал.