Людмила Уварова - Лики времени

Я замедлила шаги, чтобы не встречаться с ними, но они остановились возле дверей и волей-неволей пришлось пройти мимо обеих. Я заметила негаснущую улыбку на щекастом лице Николая Ивановича, нарочито рассеянный взгляд Василия, смотревшего куда-то в сторону.

Черная машина, привозившая и увозившая Василия, уже стояла около подъезда, позади нее еще автомобиль с охраной.

Василий сел в машину, на заднее сиденье, она тронулась с места, вторая немедленно поехала вслед за первой.

Я шла по тротуару, глядя прямо перед собой. Внезапно Василий опустил стекло и крикнул мне:

— А ну, постойте…

Я остановилась.

— Вы дали читать Конан-Дойля Холмогорову? — спросил Василий, глядя куда-то поверх моей головы. — Интересная книга?

Василий засмеялся. Мне редко приходилось видеть его смеющимся, большей частью он выглядел хмурым, высокомерным. А тут засмеялся, причем чувствовалось, что смеется непритворно, от души. До сих пор, хотя с той поры прошло чуть ли не полвека, видится мне его лицо, озаренное смехом, блестящие зубы, почему-то казалось, у него чересчур много зубов, сощуренные глаза, неглубокая ямочка на щеке.

— Боюсь, — сказал он, отсмеявшись, — боюсь, что вам не скоро придется снова увидеть эту вашу очень интересную книгу…

Я не успела ничего ни ответить, ни спросить. Он опустил стекло, что-то коротко приказал шоферу, машина тронулась, сразу же завернув за угол. За ней исчезла и вторая.

Не знаю, почему мое сердце вдруг сжалось. Какое-то неясное и тревожное предчувствие охватило меня.

Подавленная, погруженная в невеселые мысли, я шла по улице, мысленно ругая себя: «Ну, чего ты, в самом деле? Мало ли что он говорил?!»

Однако несмотря ни на что, я никак не могла успокоиться и все думала, думала, повторяя мысленно на разные лады слова Василия.

Предчувствию этому, как ни странно, суждено было сбыться. Вечером я пошла к Никитским в аптеку купить для мамы лекарства и встретила там Вячеслава Витальевича. Он показался мне веселым, оживленным. Увидев меня, сразу же заговорил:

— Представьте себе, а дочка наша объявилась!

— Ну, вот видите, — сказала я.

— Да, прислала письмо нам с женой, — он говорил громко, не стесняясь, ни на кого не обращая внимания, иные даже оборачивались, глядели на него. — Вообразите, она вместе со своим суженым отправилась, куда бы вы думали? В Комсомольск, мечтают построить там новый город! Ну, что вы скажете?

— Скажу, что рада за вас. Во-первых, рада, что дочка объявилась, во-вторых, хорошо, что они у вас такие герои!

— Еще чего скажете, — запротестовал Вячеслав Витальевич, хотя, надо думать, безмерно был доволен моими словами. — Тоже мне герои! Если хотите, все люди герои, все, без исключения!

— Чем же?

— Хотя бы тем, что все знают, что наверняка, неминуемо умрут и все-таки, несмотря ни на что, живут, другими словами, суетятся, мыслят, радуются, горюют, трудятся. — Он оборвал себя. — Простите милосердно, я совсем зарапортовался, на старости лет в философию ударился.

Мы вышли из аптеки.

— Я немного провожу вас, — сказал Вячеслав Витальевич.

Мы вместе прошли на Тверской бульвар, к памятнику Тимирязеву.

Внезапно он спросил меня тихо:

— У вас, кажется, учился Юра Холмогоров?

— Да, — сказала я. — Один из лучших наших учеников. Только почему вы говорите о нем в прошедшем времени?

— Больше он не будет ходить в школу.

— Почему? — спросила я и тут же вспомнила: вот уже третий день Юра не является в школу. Признаться, я не очень обратила на это внимание, в конце концов мог же заболеть.

Вячеслав Витальевич прошептал мне на ухо:

— Вчера стало известно, что отец его…

Он сделал характерный жест, популярный в те годы, перекрестил пальцы обеих рук.

— Боже мой, — воскликнула я, не сдержавшись. — Боже мой, ведь отец только что вернулся из Парижа! Юра так ждал его…

— И вот, как видите, дождался, — с неподдельной горечью заметил Вячеслав Витальевич.

Я была ошеломлена. Стало быть, Юриного отца забрали? Должно быть, недаром он показался Юре на этот раз странным, непохожим на себя. Наверное, неспроста его вызвали из Парижа, и он со дня на день ждал ареста…

И, надо думать, вместе с отцом замели и Юру. Но за что? Чем он провинился? Впрочем, надо думать, ничем он не провинился. В те годы детей репрессированных родителей большей частью высылали куда-то в Тьмутаракань. Наверное, эта судьба не миновала и Юру…

На следующий день меня вызвал к себе Николай Иванович.

— Значит, так, — деловито и мрачно начал он. — Полагаю, ваша работа в нашей школе пришла к своему логическому завершению, то есть к концу.